Абсолютные друзья - Джон Ле Карре

Что еще заметил Манди и продолжает замечать, когда они крепко пожимают друг другу руки, – кепку Эмори, плоскую, из зеленого твида, спортивную, куда лучше сшитую, чем у майора, когда тот что-то кричал с трибун поля для регби, или у Деса, которую тот надевал на пикниках, или у Саши, когда тот носил свою Tarnkappe.

Но все равно кепку.

А поскольку Манди никогда не видел Эмори ни в кепке, ни в любом другом головном уборе, не говоря уж о безошибочно указывающем на принадлежность к английским сельским классам, которые, по словам Эмори, он терпеть не мог (скорее всего, подозревает Манди, потому что принадлежит к ним), он не может не обратить на кепку пристального внимания, пусть даже слишком вежлив или слишком хорошо обучен в Эдинбурге, чтобы прокомментировать сей факт.

Что еще более странно, для любого, кто знаком с английскими манерами, Эмори не снимает кепку, когда заходит в дом. Похлопывает Манди по плечу. «Как ты, cobber?[110]– спрашивает в австралийском стиле, коротким вопросом убеждается, что в доме никого нет и гостей не ждут, добавляет, для отмазки: – Так что, если нас побеспокоят, в сентябре я стану твоим первым учеником». А потом, как Саша, проплывает мимо Манди и занимает командную позицию под световым фонарем в крыше, в ярде от островка прикрытых пленкой ящиков, который, как памятник, ожидающий открытия, занимает середину холла.

Но кепка остается на голове, даже когда Манди устраивает Эмори экскурсию по своим владениям. И не потому, что Эмори забыл ее снять. Наоборот, он время от времени поправляет кепку рукой, заодно убеждаясь, что она на месте. Примерно так же Саша раньше поправлял свой берет. То сдвигает на затылок, словно ему не нравится, как кепка сидит на голове, то натягивает на лоб, чтобы защититься козырьком от солнца. Да только солнца-то и нет: дождь перестал, но небо обложено облаками.

Экскурсия короткая. Возможно, Эмори в школе не по себе, так же, как Манди. И, что характерно для Эмори, пусть Манди это и подзабыл, он ничего не говорит просто так.

– Наш друг не рассказывал тебе, чем конкретно он занимался на Ближнем Востоке? – спрашивает Эмори, вглядываясь в груду диванных подушек и одеял, временную кровать Саши.

– Читал лекции. Преподавал там, где возникала вакансия. Насколько я понял, ни от чего не отказывался.

– Полнокровной жизнью такое не назовешь, не так ли?

– Работал и в гуманитарных организациях. Но из-за больных ног его там особо не жаловали. В основном был странствующим профессором, так я, во всяком случае, понял из его рассказов.

– Странствующим радикальным профессором, – поправляет его Эмори. – И дружбу он водил скорее с радикалами, чем с учеными.

И Манди, вместо того чтобы пытаться сгладить его вывод, говорит, что согласен с этим, поскольку теперь совершенно ясно, что Эмори, по только ему ведомым причинам, играет для галерки, и работа Манди – подыгрывать ему и не пытаться тянуть одеяло на себя. «Это та же роль, которую я привык играть при Саше, когда мы выступали перед Лотаром или Профессором», – думает Манди. Не каждая реплика должна быть шедевром, говорил он себе тогда. Просто играй искренне, и зрители к тебе потянутся. То же самое он говорит себе и теперь.

– А здесь будет библиотека, – комментирует Эмори, оглядывая длинную комнату со стремянками и ящиками с инструментами, оставленными строителями.

– Да.

– Святилище объективной истины.

– Да.

– Ты действительно веришь в эту чушь?

Этот вопрос Манди задавал себе не одну сотню раз, но ни на йоту не приблизился к удобоваримому ответу.

– Когда слушал Дмитрия, верил. Когда выходил из комнаты, вера сразу начинала слабеть, – отвечает он.

– А когда слушаешь Сашу?

– Пытаюсь верить.

– А когда слушаешь себя?

– Это проблема.

– Это проблема для нас всех.

Они снова в холле, смотрят на укрытую пленкой статую из библиотечных книг.

– Заглядывал внутрь? – спрашивает Эмори, вновь приложившись к кепке.

– Прочитал пару инвентаризационных описей.

– Есть одна под рукой?

Манди поднимает пленку, берет с одного из ящиков пластиковый конверт, передает Эмори.

– Стандартный набор, – отмечает тот, пробегая глазами список. – Есть в любой левацкой библиотеке.

– Сила библиотеки – в ее концентрированном послании, – говорит Манди, цитируя Сашу, но слова кажутся ему пустыми. Хочет добавить что-то еще из репертуара Саши, но Эмори отдает ему опись и говорит, что увидел все, что хотел.

– Все это дурно пахнет, – объявляет он, обращаясь ко всем слушателям. – Нереально и чертовски подозрительно. Меня в этой истории тревожит только одно: почему ты работаешь на этого бездельника Джея Рурка, а не на достойного офицера разведки, вроде меня?

Тут он подмигивает Манди и хлопает по плечу, после чего предлагает выметаться отсюда к чертовой матери и посидеть за ленчем в каком-нибудь приличном заведении.

– И мы поедем на моей машине, если ты не возражаешь, – шепчет он, когда они идут по выложенной кирпичом дорожке. – Она чище, чем твоя.

В салоне «БМВ» кепка остается на голове Эмори, но легкомыслие, которое он демонстрировал в школе, разом покидает его. Да и желание посидеть где-то за ленчем уходит на второй план.

– Ты хорошо знаешь этот город, Эдуард?

– Я прожил здесь три года.

– Я обожаю средневековые замки. Особенно те, где толстые стены и, по возможности, играет оркестр. Вроде бы я заметил такое место, когда ехал сюда. А по пути купим колбасы.

Они паркуются на Университетской площади. Загадочный, как всегда, Эмори запасся разрешением.

* * *

Половину своей жизни Манди изучал мимику Эмори. Видел, что его лицо оставалось бесстрастным в самой напряженной ситуации, не выражало никаких эмоций при значительном успехе. Наблюдал, как его закрывала маска при попытке проникнуть в личную жизнь Эмори: до сего дня он не знал, женат ли Эмори или одинок, есть ли у него дети. Раз или два, вроде бы в момент откровенности, Эмори упоминал о зануде-жене и двух детях-студентах, но у Манди не было уверенности, что и жену, и детей Эмори не перенес в свою жизнь со страниц одного из романов Джона Бьюкена.[111]С другой стороны, он оставался тем же самым Эмори, который появился у кровати Манди в военном госпитале в Берлине: профессионалом до мозга костей, который никогда не переступает белую линию и ждет от тебя того же.

Поэтому более волнуют Манди, когда они вместе с толпой поднимаются по крутой, вымощенной булыжником улице к руинам замка, признаки неуверенности в своем давнем наставнике. Он никак не мог ожидать такого в единственном оставшемся в его окружении взрослом человеке. И только по прибытии в аптеку-музей, расположенную в замке, когда они стоят на полу, выложенном красным кирпичом, и, склонившись над одним из забранных стеклом стендов, пристально разглядывают выставленные экспонаты, Эмори наконец-то снимает кепку, глубоко вдыхает через нос, плотно сжав губы, и выкладывает малую толику того, что скопилось у него на душе.