Второй фронт - Владимир Поселягин

— Вот, а вы говорили банда да банда, — довольно насупился пан Витковский. — Побили банду, возвращаются герои.

— А почему герои одеты в форму Советов? — озадаченно спросил кабатчик.

Пан Витковский прищурился и полез за очками. Надев линзы, он ошарашенно уставился на бойцов РККА, а то, что это были они, стало сразу понятно. Передовой танк, ссадив десант, ударил и повалил на себя телеграфный столб. После этого время понеслось вскачь. Танки, подминая заборы, разъезжались по городку, у комендатуры, закрытой от наблюдения со стороны кабака громадой костела, заработали пушки и пулеметы, хлестко били винтовки, короткими очередями трещали автоматы. Бухали гранаты. Звонкими голосами звучали команды на русском:

— Второе отделение занять оборону в церкви! Снайпера туда же!..

— Задвинь танк кормой к стене, дорогу перегородил!..

— Замкомвзвода Васильева к комвзводу!..

— Усанбеков, проверь здания на площади!..

Деловито разбившись на отделения, советские бойцы разбежались по городку. Небольшая группа в сопровождении двух танков двинулась дальше, видимо, перекрыть выезд из города. Суетящиеся советские бойцы никак не походили на банду. С иголочки форма, идеально пригнанная по фигурам, ухоженное оружие, тщательно выбритые молодые лица. Старше тридцати ни одного не было, всем едва за двадцать, но несмотря на это и в командирах и в простых красноармейцах сразу можно было признать уверенных и опытных солдат.

Последний приказ, видимо, относился и к ним. Молоденький командир с треугольниками в петлицах, в котором легко можно признать азиата, стал командовать, распределяя бойцов по зданиям, а сам в сопровождении трех бойцов направился к кабаку.

Зайдя внутрь здания, он с удивлением посмотрел на поднятые руки портного и пана Витковского, которые только сейчас обнаружили, что их примеру никто не последовал, а все продолжали пить пиво, с насмешкой наблюдая за сдавшимися.

— Слава русским солдатам! — испуганно завопил портной, в конце дав петуха.

«Русские солдаты» насмешливо переглянулись и, проигнорировав «патриотов», направились к двум немецким солдатам, которые при приближении встали и молча посмотрели на подошедших бойцов.

Несколько секунд длились переглядывания. Оба немецких солдата, видимо, пребывавших в отпуске, да и свежие нашивки за ранения это подтверждали, исподлобья смотрели на русских. Их руки, в отличие от двух последователей Иуды, держались по швам.

Закончив изучать немецких солдат, азиат повернулся и спросил у посетителей на русском языке:

— Кто на немецком тут говорит? Перевести сможет?

— Я, пан унтер-офицер. Могу перевести, — поднял руку кабатчик.

— Переводите. Согласно приказу за номером сто восемь для мотогрупп: запрещается брать в плен солдат противника. После боя, в случае если пленные есть, дать им выбор. Или пуля в висок, или в колено. Выбор за солдатом противника. Лишать матерей их сыновей мы не можем, но и оставлять целыми солдат, чтобы они потом стреляли в нас — мы тоже не можем. Что вы выбираете?

— Но Женевская конвенция?.. — начал было кабатчик.

— Германия ее первая нарушила, издав план «Ост». С этого момента Женевская конвенция против немецких солдат не применяется, — ответил сержант и, достав из кармана широких галифе насколько листков, бросил их на ближайший стол.

Первый камешек в огород Геббельса был брошен, в листовках были подробно описаны как сам план, так и его жуткое исполнение прихлебателями немцев — поляками, финнами, литовцами и румынами, а также возмездие, что они получили.

Кабатчик, встав рядом с тридцатилетним ефрейтором честно все переводил. Заметив, что солдаты хмурятся, русский сержант улыбнулся и, разведя руками, произнес:

— Вы станете калеками, но останетесь в живых, подумайте о будущем. Германии понадобятся мужчины… Жаль!

Молодой солдат бросился на ненавистного русского, мало того что он оказался из ненавистной расы азиатов, так еще и такие слова говорит.

Раздался выстрел; выкинув пустую, испускающую дым сгоревшего пороха гильзу на пол, стоявший позади сержанта боец снова щелкнул затвором винтовки.

— Пулю в колено, — произнес вдруг кабатчик.

— Что?

— Пан ефрейтор выбрал пулю в колено, — повторил кабатчик.

— Хорошо, — улыбнулся сержант, — передай ему. Когда мы будем в Берлине, встретимся. Хлопков!

Рыжий боец от бедра выстрелил в немца, с криком тот упал на пол, схватившись за колено.

— Я медик, я помогу! — крикнул подскочивший фельдшер.

— Хорошо, ловите, — кивнул сержант, кинув медпакет.

Через открытую дверь на площади слышалась гармошка и молодой голос громко и задорно выводил:

По плачущей земле, не чуя сапогов,

Наш обескровленный отряд уходит от врагов,

Питаясь на ходу щавелевым листом,

Ночуя в буераке под калиновым кустом.

Нам отдохнуть нельзя — бегом, бегом, бегом!

А наши якобы друзья засели за бугром

И смотрят, как нас бьют, не отрывая глаз.

И только длинные дороги полностью за нас!

Вытри слезы, отдохни немного, я советская дорога.

Отходи, а я тебя прикрою грязью да водою.

Но по уши в грязи, в воде до самых глаз.

Через какой-то срок враги опять нагнали нас

И бьют еще сильней, вот-вот и порешат.

Но лютые морозы к нам на выручку спешат!

Отдохни, утри горючи слезы, мы советские морозы.

Заморозим, заметем тоскою, поманив Москвою.

Природа на войне нам как родная мать.

Но есть время хорониться, а есть время наступать.

И вскоре объявились мы во вражьих городках

И стали все крушить в ответ, разбили в пух и прах!

Порвали на куски, размолотили в хлам!

И, добивая, объясняли стонущим врагам:

Запомните загадочный тактический прием —

Когда мы отступаем — это мы вперед идем!..[1]

— Проходите, товарищ Мартынов. Товарищ Сталин ждет вас, — произнес Поскребышев.

Подойдя к двери, глубоко вздохнув, комиссар положил ладонь на ручку двери и, чуть помедлив, потянул ее на себя.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — громко поздоровался Мартынов, войдя в кабинет.

— Здравствуйте, товарищ Мартынов. Присаживайтесь.

Сам Сталин стоял у секретера и что-то изучал в открытой папке. Минут пять длилось молчание. Закрыв папку и убрав ее в один из отделов секретера, Сталин подошел к своему креслу и приказал:

— Докладывайте, товарищ Мартынов. Что за человек этот Демин.

— Он без сомнения наш, возможно бывший. Возможно, действующий сотрудник. Слишком многих знает, и товарища Гоголева и вас.