Время жизни - Роман Корнеев

– Почему этот свет должен быть твоим светом, Ромул?

Это первый вопрос, который я осмелился тогда задать. Первые слова после того, как узнал о смерти матери. Да, Ромул помог мне отодвинуть на второй план свое горе. Потому что, увидев черное зарево за его спиной, уже нельзя было думать о другом. Даже мне. Боюсь, обычный человек, коснувшись этого колючего взгляда, мог просто умереть. И эта смерть была бы для него избавлением. Мне такого счастья не было дано. Ромул тут был абсолютно прав.

– Ты уже знаешь ответ. Я не несу свет. Как бы я хотел быть носителем света в окружающей меня тьме. Но нет. Я несу с собой такую кромешную тьму, какой человечество не знало с самого своего рождения.

– Выходит, эта тьма – все, чем я и… они можем довольствоваться?

Я уже тогда мысленно проклинал себя за идиотизм и паранойю, словно сошедшие с плакатов, пропагандирующих здесь и там абстрактную «свободу». Свободу от чего? От самого себя? Я знал, я чувствовал, что назвавший себя Ромулом – прав, но я должен был до конца уяснить, как глубока та бездна, в которую я должен буду нырнуть.

Сам. Без страховки и обратного билета. Вслед за остальными. Туда, где уже царил Ромул и его страшная правда.

– Ты хочешь знать правду. Ты хочешь понять, зачем мне Соратники.

Ромул снова остановился, склонившись к самому моему лицу, так что я невольно отшатнулся подальше от этих глаз.

– Я слишком много времени потратил на становление Корпорации. Из-за нее я даже не успел толком сгладить самые опасные углы современного мироустройства тогда, когда это еще было возможно. Я не смог спасти миллионы жизней, потому что у меня не было Корпорации. Я не смог этого сделать, потому что был занят ее строительством. Теперь она есть. И вы займетесь тем, что сможете исправить. Я же еще долго, очень долго буду занят основной моей задачей и останусь тем, кем я явился в этот мир. Носителем ужаса.

И тогда померк свет. Показалось то, что мучает меня до сих пор.

Мрак.

Бесконечный мрак вселенной.

Это человеческому взгляду он кажется полным жизни, сверкающей россыпи вечного света, который настолько древнее человека, что кажется правителем этой распахнутой навстречу самой себе бесконечности.

Для меня в тот миг космическое пространство предстало своей изнанкой, истинной стороной бытия, включающей все бесчисленные его законы. Космос был пуст, холоден и одинок. Я не мог ухватиться даже за малейший отзвук своего хрустального мира, я висел в безжизненной пустоте, вещь в себе, лишь изредка улавливающая какие-то слабые подрагивания удушающего спокойствия мирового океана пассивной энергии.

Я на века раньше почувствовал вслед за Ромулом то безумное одиночество, что предстояло пережить человечеству во время Века Вне. Мне хватило крошечного мгновения, чтобы понять – великое Пространство чуждо всему живому, потому что слепо, холодно, безжалостно и наполнено таким невыразимым одиночеством, какого не знал до того на Земле ни один человек.

Земля. Я почувствовал ее, несмотря на пропасть пространства. Лишь одна из слабых искорок, рябящих на натянутой мембране моего осиротевшего хрустального мира. Желтый карлик, ставший домом для голубой планеты, миллиарды лет свивавшей свою спираль вдоль галактических эквипотенциалей. Будь в тот момент при мне обычное физическое тело, я бы разрыдался от счастья. Она там, планета, которую многие уже почитали могилой для задыхающегося человечества, но теперь я видел – ничего другого у нас нет и впредь не будет. Мы можем обрести новый дом на других планетах, но нас никогда не оставит глубинная тоска об этих небесах, цвет которых навечно застыл в наших генах, об этом солнце, лучи которого грели наших далеких предков на протяжении миллиарда лет, вкус этого моря, которое качало первые колонии живых микроорганизмов на своих волнах.

Нет.

Внезапная догадка пронзила меня навылет, подобно молнии.

Дело не в небе, не в траве и птицах в небесах. Что осталось от них всех в конце XXI века… Моя память напряглась, возвращая к жизни знакомые образы моего хрустального мира. На самом их дне, под толщей моей воли, наслоений вещества и тончайших полевых структур я чувствовал нечто, что не было объяснимо. Теплое море доброты и сострадания было уложено в основание земной жизни. То, без чего я так тосковал в пустоте пространства. То, что важнее всего остального. Колыбель. Моя. Ромула. Соратников. Я чувствовал: мы, как и все живое, происходим из этой тончайшей материи. Мы – непосредственные ее порождения.

А значит…

Я не успел додумать свою отчаянно свербевшую в сознании мысль.

Что-то изменилось в вечной тишине и пустоте.

Что-то ощутимо плотное двигалось на меня сквозь пространство, в котором гравитация свивала воронки из серебристой пустоты посреди пустоты бесконечно-черной. Случайность. Невероятная случайность. Земле и этому безымянному уплотнению в ткани пространства в этой вселенной было суждено встретиться.

И теперь я оказался на его пути, беззащитный и одинокий, незримый, но ничего не могущий поделать с ходом вещей. Я мог лишь наблюдать, как в противоположном от Земли квадранте пространства по очереди начали гаснуть звезды, загораживаемые чем-то еще очень далеким, но уже теперь отчетливо несущим мне угрозу. Нет. Не мне.

Армада росла. Между клочками темной материи начали сновать крошечные злые искры. Сложнейшие па приближавшейся ко мне массы не оставляли мне вариантов – за ней стояла чья-то воля, настолько чуждая, что я не мог ее ощутить, вычленить взглядом из мешанины взнузданных сил физической вселенной.

Настолько агрессивная, что я почувствовал, как внутри меня поднимается из тайных подвалов души самое сокровенное, что есть у человека – его внутренний зверь. Зверь чувствовал врага. Врага лютого и беспощадного. Ему ничего от нас не нужно. Ему достаточно, чтобы нас просто не было.

Нечто колючее, вспарывающее пустоту жесткими плоскостями, степенно и размеренно, без рева перетруженных двигателей и прощальных вспышек реактивного потока высокоэнергетических частиц, неслось в сторону Солнца, притягиваемое разнесшимися на две сотни световых лет модулированными радиоволнами. Как мало оказалось у человечества времени для возмужания. Уже самим фактом своего существования мы оказались втянуты в события, которые потом миллиарды лет будут разноситься эхом по вселенной. Нам не повезло.

Сознание еще пыталось мыслить, но основные силы уже уходили на другое – расчет.

Расстояние, вектор импульса, гравитационные поля, кривые траекторий. Пересчет массы вражеского флота на идеальную мощность. Откуда я знал, как это делается?

Флот движется в обычном физическом пространстве, не важно, как он сюда попал и сколько летел от точки выхода. Если эта ситуация сохранится, у человечества остается меньше трехсот лет. А потом…

Яркая вспышка разорвала пространство, сметая с моих глаз черную пелену мертвой части современной вселенной. В затылок мне жалило потоками радиации наше родное Солнце. Внизу, подо мной, неспешно вращался, сверкая ярчайшей белизной, шар планеты.