О проценте. Ссудном, подсудном, безрассудном. "Денежная цивилизация" и современный кризис - Валентин Катасонов

В целом в последние два-три десятилетия традиционные банковские операции, действующие, прежде всего, на рынках депозитов и кредитов, несколько потеряли свою привлекательность («конкурентоспособность») по сравнению с операциями тех институтов, которые действовали на фондовых рынках и рынках финансовых производных инструментов. Особенно это стало заметно в США. Спекулируя на высокорисковых финансовых рынках (рынках ценных бумаг и финансовых инструментов), за короткий период времени можно было заработать намного больше, чем с помощью традиционных депозитно-кредитных операций. Это предопределило бурный рост так называемых институциональных инвесторов – различных институтов, специально ориентированных для работы на высокорисковых финансовых рынках. Среди институциональных инвесторов – инвестиционные банки, страховые компании, пенсионные фонды, взаимные фонды, фонды прямого инвестирования, различные траст-фонды, «фонды фондов» и т. п.

В новых условиях начали перестраиваться и традиционные банки. В Европе они стали совмещать функции обычных депозитно-кредитных организаций и инвестиционных банков, стали превращаться в так называемые «универсальные банки». А в США в 1999 году был отменён закон Гласса-Стигалла, который был принят ещё в 1930-е годы и запрещал банкам совмещать кредитную и инвестиционную деятельность.

Напомним, что тогда был узаконен такой финансовый институт, как инвестиционный банк, который выводился из сферы ответственности ФРС. Инвестиционным банкам, с одной стороны, запрещалось заниматься депозитными операциями. С другой стороны, для них отменялись всякие ограничения по операциям на фондовом рынке. В текущем десятилетии обычные банки (т. е. банки, входящие в сферу ответственности ФРС) занялись тем же, чем они занимались накануне кризиса 1929–1933 гг. Стоит ли после этого удивляться, что в 2007–2008 гг. мы наблюдали серию банкротств и последовавших за ними «санаций» крупнейших банков с Уолл-стрит.

Среди мер, которые способствовали накоплению масштабных рисков в банковской сфере США, следует назвать повышение размера гарантированных государством банковских депозитов до 100 тысяч долларов. Аналогичные меры принимались также в ряде других стран, причём в некоторых из них (например, Мексике) лимит гарантий стал выше, чем в США. Однако данная мера государства не только не повысила устойчивость банковской системы страны, но, наоборот, подтолкнула банкиров к наращиванию рискованных кредитных операций (в США, это кончилось банкротством более тысячи ссудно-сберегательных обществ).

В 1980-е гг. был изобретен механизм «бросовых», или «мусорных» облигаций (junk bonds), породивший бум сделок по слиянию и поглощению компаний. Инвестиционные банки активно размещали на финансовых рынках эмиссии облигаций, а средства от мобилизации займов направлялись на «недружественные» поглощения. После этого в Америке началась так называемая «тирания квартальных отчётов», – борьба компаний за «хорошие финансовые результаты» с целью не допустить падения курса акций и превратиться в жертву «акул» инвестиционного бизнеса. Американская «экономика» стала напоминать джунгли, в которых одни компании охотились за другими, причём в качестве хищников обычно выступали те компании, которые делали ставку не на производство, а на финансовый бизнес.

Изобретателем «бросовых» облигаций был «финансовый король» 80-х гг. Майкл Милкен, который сумел через свой банк «Drexel Burnham Lambert Inc.» разместить на сотни миллиардов долларов облигации тех агрессивных компаний-эмитентов, которые и не собирались в принципе погашать свои облигационные займы (а лишь рефинансировать их путем размещения новых займов). За одну из подобных сделок Милкен получил 10 лет тюрьмы (правда, отсидел всего два, после чего бросил прежние занятия и увлёкся образовательным бизнесом).

В последние два десятилетия прошлого столетия активно стала применяться технология секьюритизации активов коммерческих банков. Что это такое? Это операция, посредством которой коммерческий банк «конвертирует» своих требования по выданным кредитам в деньги, мобилизуемые на фондовом рынке. Бумаги банка в виде облигаций размещаются на фондовом рынке под обеспечение кредитов (т. е. обязательства банка перед держателями бумаг должны погашаться за счёт поступлений банку по кредитным договорам). Фактически коммерческий банк выступает посредником между получателями кредитов и тысячами (или даже миллионами) инвесторов на фондовом рынке. Здесь также появляется широкое поле для разных злоупотреблений: инвесторам-профанам под видом «секьюритизированных кредитов» можно «всучить» все что угодно, особенно если размещением бумаг занимается какой-нибудь всемирно известный банк.

Именно секьюритизация ипотечных кредитов в Америке банками с Уолл-стрит внесла свой весомый вклад в создание нынешнего финансового и экономического кризиса. Даже самые осторожные и лояльные финансовой олигархии аналитики признали: посредством «секьюритизации» миллионам инвесторов «впаривались» «безнадёжные» ипотечные кредиты (так называемые кредиты «суб-прайм») и раздувался «пузырь» на рынке недвижимости.

Происходила секьюритизация и в Западной Европе. Там в этой связи большое распространение получил новый тип финансовых учреждений. Они получили название AIF («autres institutions financiers») – «другие финансовые институты», которые не являются ни банками, ни страховыми компаниями, ни пенсионными фондами. В цепочке финансовых посредников появилось ещё одно «паразитическое звено». AIF стали заниматься такой «творческой» деятельностью, как приобретение, группировка (сортировка) и реструктуризация секьюритизированных банками займов в виде обращаемых ценных бумаг. Иначе говоря, происходила «переупаковка» финансовых активов (требований) и их перепродажа. Как говорится, в «одном флаконе» оказывались средние, плохие и очень плохие активы. Но рядовой инвестор не имел ни возможности, ни желания изучать «гремучую смесь», содержащуюся в этом «флаконе». Он ведь не собирался долго её хранить у себя, но стремился перепродать ещё кому-нибудь.

В это же время пышным цветом «расцвели» такие новые финансовые институты, как хеджевые фонды (ХФ). Эти фонды, которые стали специализироваться на высокорисковых инвестициях (естественно не в производство, а в финансовые инструменты), вообще оказались за пределами государственной регламентации. Накануне мирового финансового кризиса на ХФ приходилось 25 % оборота мирового рынка кредитных деривативов (деривативы – новый вид финансовых инструментах, широко используемые спекулянтами, о них речь будет ниже) и 40 % оборота мировых бирж[235].

Первым хеджевым фондом в современном понимании стал фонд Tiger, организованный в мае 1980 года американцем Джулианом Робертсоном. Изначально его фонд задумывался как страховочный (англ. hedge – страховать, защищать). Те. он предназначался для того, чтобы защищать пайщиков от падения рынков и не предполагал высокой доходности. Сам Робертсон так описывал стратегию своего фонда: отобрать 100 самых лучших компаний и купить их акции; затем определить 100 самых плохих, и если они есть в портфеле фонда, то продать их. Так было в декларациях. На деле получилось всё наоборот. Уверенность в страховке заменила саму страховку. Вместо низкорисковых хедж-операций фонд Tiger стал специализироваться на высокорисковых. Для проведения операций фонд использовал разнообразные производные инструменты. На протяжении всех 1980-х годов фонд Tiger показывал высокую доходность, однако оставался известным узкому кругу инвесторов. Лишь на стыке 80-90-х гг. фонд получил известность, и инвесторы стали его буквально осаждать. Капитал фонда рос как на дрожжах: он пополнялся за счёт комиссионных за обслуживание клиентов (1 % от суммы чистых активов), а также за счёт вознаграждения в размере 20 % прибыли, которую приносили инвестиции. К концу 1990 года капитал фонда вырос до 1 млрд долл. Опираясь на собственный капитал, фонд также прибегал к использованию кредитного плеча (привлечение заемных средств, превышающих многократно собственный капитал). К середине 1990-х гг. фонд, который обеспечивал инвесторам прибыли, существенно более высокие, чем средние, стал терпеть неудачи. Робертсон сделал ставку на падение американского фондового рынка. Падение этого рынка действительно произошло (в 2000–2001 гг.), но позднее того времени, которое прогнозировалось Робертсоном. Дополнительный удар был нанесен кризисом в России в 1998 году (убытки фонда Tiger составили 600 млн долл.). В 1999 году фонд Tiger был распущен, а оставшийся капитал был возвращён вкладчикам.