Вечный союз - Уильям Форстен

– Дорогая, – встревожено воскликнул О’Дональд, подхватывая ослабевшую женщину.

– Выйдем отсюда, – прошептала она.

Калин и Ганс моментально сорвались с мест и подбежали к ним. О’Дональд подхватил Кэтлин на руки и вынес ее из наполненной людьми комнаты.

– Оставайтесь здесь, – приказал сенаторам Ганс, выскочил вместе с Калином вслед за ними и захлопнул за собой дверь.

О'Дональд не торопясь шел вперед по узкой улочке. Повернув за угол, он резко остановился, и Калин с Гай-сом едва не сбили его с ног. Ирландец хитро улыбнулся.

– Поставь меня на землю, старый пень, – потребовала Кэтлин.

– В телеграмме говорилось что-то еще, так ведь? – спросил Ганс, с трудом переводя дыхание и утирая пот со лба.

– Видишь ли, мы не хотели говорить об этом при всех, поэтому нам надо было как-то вытащить вас оттуда, – ответил Пэт.

– Эндрю не такой человек, чтобы вставлять любовные послания в военные телеграммы, – тихо заметил Ганс, – но вы с вашими шуточками чуть не довели меня до инфаркта.

Калин бросил лукавый взгляд на Кэтлин и подмигнул ей.

– Ему пришлось зашифровать послание, – сказала Кэтлин. – О'Дональд тоже так решил. Там была еще одна фраза: «Кэтлин, поцелуй моих новорожденных сыновей, Ревира и Лонгфелло Кинов».

Калин недоуменно посмотрел на нее:

– И что это значит?

– Мы не даем мальчикам таких имен, – рассмеялась Кэтлин, – так что я в две минуты разобралась, что к чему. Пол Ревир и Лонгфелло, который написал о нем поэму.

– Кто это такие?

– «Один посуху и два по морю», – процитировал О’Дональд. – Единственная строчка, которую я оттуда помню.

Это означает, что он вернется морем, – пояснила Кэтлин.

– Но как, Господи Иисусе? – поразился Ганс. – «Оганкит» потопит его корабли!

– Возможно, он построит свой «Оганкит»? – предположил Калин.

– Каким образом?

– Не знаю. Может быть, подмога прибудет через неделю, а может, нам осталось продержаться еще несколько месяцев. Я не знаю.

Суздаль сотрясла череда взрывов, и земля задрожала у них под ногами. Высоко в небе послышался протяжный свист. Калин поднял голову и увидел пущенный мортирой снаряд, падающий на город. Затем Суздалец перевел взгляд на Ганса, который за все время обстрела даже не шелохнулся.

– Если мы продолжим сопротивление, что надо удержать прежде всего? – спросил Калин.

– Конечно, фабрики.

– А их сейчас могут захватить?

– Ну, у нас там хорошие укрепления. Но если враги нанесут удар всеми имеющимися у них силами, они могут прорваться туда.

– А если вся наша армия укроется там и мы возьмем I собой все мушкеты и пушки?

Тогда у нас будут неплохие шансы выстоять.

– Я отдаю приказ оставить город, – твердо произнес Калин.

– Что?

– Надо быть реалистами. У нас в городе чуть больше двенадцати тысяч вооруженных людей. Все остальные ушли с Эндрю. Большинство мужчин на Руси продолжают заниматься своим хозяйством, и я не удивлюсь, если окажется, что в деревнях знать не знают, что идет война. Наши силы слишком рассредоточены. Мы не сможем спасти город от пожаров. Так пусть они возьмут его себе. Склады почти пусты, так как урожай пока не собран. Все боеприпасы забрал с собой Эндрю. Если мы сейчас оставим город Михаилу, он решит, что победил.

– Ты прав, – согласился Ганс. – Я думал о таком варианте, но мне казалось, что ты никогда не решишься на это.

– Мы знаем, что Эндрю возвращается, – ответил Калин. – Отведем все наши силы к фабрикам и будем держаться. Кто знает, может быть, они по крайней мере прекратят эти обстрелы, город уцелеет, и со временем нам удастся вернуть его себе.

– Зато они направят пушки на фабрики, – заметил Ганс.

– Им не хватит дальности стрельбы, а мы контролируем высоты у плотины, – возразил О’Дональд. – Если бы не эти проклятые мортиры! Они могут разрушить здания, но если мы обложим машины и инструменты мешками с песком, они выдержат бомбардировку. По-настоящему я боюсь только прямого попадания в пороховой завод. Но мы его тоже обложим мешками с песком и наведем там порядок. И вообще, я сомневаюсь, что Кромвель станет обстреливать фабрики, он же хочет получить машины целыми и невредимыми.

– Значит, так. Я возвращаюсь к сенаторам и говорю им, что сегодня ночью мы начинаем выходить из города. Если им это не понравится, они могут катиться к чертовой матери, – сурово подытожил Калин. Немного помолчав, он с невеселой улыбкой оглядел своих друзей: – Как там сказал ваш Грант? Эндрю говорил мне, но я забыл.

– Чертов Грант сказал: «Я буду держаться, даже если это займет все лето», – ответил О’Дональд. – Именно так, – бросил Калин и, засунув руку в карман, направился обратно в свой штаб.

– Знаете, – заметила Кэтлин, – если снять с него этот дурацкий цилиндр и воткнуть в рот сигару, получится вылитый старина Грант!

Улыбаясь, Джубади вышел из юрты и взял под уздцы коня Суватая. Командир умена Вушка Хуш, пораженный оказанной ему высочайшей честью, низко склонился в седле и только после этого соскочил на землю, встав рядом с кар-картом.

– Твои люди сыты? – спросил Джубади, обнимая Суватая за плечи.

– На пастбищах все в порядке. Кобылы дают молоко, в лесах много дичи… – Суватай замолк, не решаясь продолжать.

– Но что-то не так, – закончил за него кар-карт.

– Люди ворчат. Мы давно доели последний скот из страны Хан, и воины начинают поглядывать на карфагенян. Конина уже в горло не лезет.

Джубади задумчиво кивнул:

– Скоро наши убойные ямы наполнятся скотом, но сейчас надо потерпеть.

– Им так и было сказано.

– А как дела у остальной части Вушка Хуш?

– Неделю назад они встретились с ордой, и хотя бы в эту ночь в юртах царило веселье. На следующий день, как ты и приказал, они двинулись дальше. Сейчас они в трех днях позади меня, но скачут быстро.

– Когда они достигнут этого города, я разрешу им повеселиться здесь один день, но не больше.

– А потом на восток? – спросил Суватай.

– На север. Я отправлю их на Русь.

– Один умен? – не поверил своим ушам Суватай. – У тугар было двадцать с лишним, а чем все для них закончилось!

Джубади рассмеялся:

– Скот ослабел. Ты помнишь эти древние сказания о том, как сквозь туннель света в наш мир пришел народ йор?

– Все мы выросли на этих сказаниях, – улыбнулся Суватай. – Разве твоя мать не пугала тебя йорами, как и моя?