Крупская - Леонид Млечин

Я всегда насчет борьбы с кулаком стояла на той точке зрения, что эту борьбу нужно вести как можно энергичнее. Но есть борьба и борьба. Есть борьба, когда мы ограничиваем эксплуататорские стремления кулаков. В этой борьбе середняк и бедняк с нами, когда мы не даем кулаку избирательных прав, даем в снабжении льготы бедняку и середняку. Но если мы нашу борьбу с кулаком организуем таким образом, что только разоряем хозяйство у кулака, задевая и хозяйство середняка и бедняка, тогда мы в классовой борьбе только спутываем карты.

Надежда Константиновна вовсе не разделяла взглядов Николая Ивановича. Но сочла необходимым вступиться за него, когда «любимца партии», с которым она сама еще недавно полемизировала, внезапно перевели в разряд врагов. На пленуме ЦК 22 апреля 1929 года она пыталась остановить злобную критику в адрес «правых»:

— Перехожу к последнему вопросу — внутрипартийному положению. Всяческие мелкие обвинения друг другу, конечно, только на руку врагам партии. Поэтому я думаю, что совершенно излишне друг друга во всех смертных грехах укорять, как с той, так и с другой стороны. Нельзя во всех смертных грехах винить тех, кого называют, я скажу в кавычках, «правыми». Здесь выступали товарищи Томский, Бухарин, Рыков, Угланов. Разве они одно и то же говорили? У каждого были свои оттенки.

Владимир Петрович Затонский, один из руководителей Украины, напомнил:

— Декларация общая была.

— Декларация может быть написана и под сердитую руку, и такая декларация может быть изжита.

Затонский настаивал:

— Это и нужно сделать.

— Товарищи, вы обождите, дайте мне сказать то, что я думаю. — Крупская призывала зал к спокойствию. — Важно выслушать мнение, несколько отличающееся от общего мнения. Я думаю, партия должна выслушивать возможно полнее имеющиеся в ней настроения, это важно для принятия правильного решения. Нельзя, если кто-нибудь скажет что-нибудь неправильное, из этого сейчас же выводить какой-то уклон, да еще его оформлять. Сейчас важно посмотреть с точки зрения интересов партии: надо ли выводить Бухарина и Томского из политбюро? Я думаю, что в интересах дела не надо.

Иван Федорович Стуруа, секретарь партколлегии Закавказской краевой контрольной комиссии, недовольно поинтересовался:

— А они что должны делать?

— Я думаю, что нельзя требовать какой-то декларации отречения. И из речи товарища Бухарина, и из речи товарища Рыкова видно, что речь идет не об основах, а об оценке момента. Жизнь поможет изжить эти уклоны. Надо и Бухарину, и Томскому работать в политбюро, потому что момент теперь самый ответственный.

Аплодисментов она не удостоилась. В отличие от Емельяна Ярославского, который возразил ей на пленуме:

— Нельзя, говорит товарищ Крупская, требовать отречения. Но мы ведь требовали отречения от неправильных взглядов у мясниковцев, у шляпниковцев, у троцкистов, у сапроновцев, — почему же от многих неправильных взглядов товарищей Томского, Рыкова и Бухарина нельзя требовать отречения?

Деревня сопротивлялась коллективизации и раскулачиванию, восставала. Это привело к росту авторитета «правых», иначе говоря, сторонников умеренной политики в городе и в деревне — главы правительства Алексея Ивановича Рыкова, партийного идеолога Николая Ивановича Бухарина, обратившегося к крестьянам с лозунгом «Обогащайтесь!», и главы профсоюзов Михаила Павловича Томского.

Сталину эти люди мешали. Политбюро заседало тогда три-четыре раза в месяц. Начинали в 11 утра, заканчивали иногда в семь вечера, но делали перерыв на обед. Приглашенные толпились в секретариате — небольшой соседней комнате; их вызывали по очереди. До осени 1929 года заседания политбюро по традиции вел глава правительства Рыков. Сталин сидел на противоположном от председательствующего конце стола, внимательно слушая выступавших. Иногда вставал и ходил по комнате, потом высказывал свое мнение.

После того как Троцкого выслали из страны, главной проблемой для Сталина был Алексей Рыков, член политбюро и глава правительства, уважаемый и влиятельный человек. Выходец из крестьянской семьи, русский Рыков многим представлялся более подходящей фигурой для руководства Россией. Сталин несколько лет подкапывался под Рыкова, пока не убрал его — вместе с Бухариным и Томским.

Кажется, в последний раз Крупская позволила себе особое мнение, когда, устранив основных соперников, Сталин всё-таки взялся за Николая Ивановича Бухарина. В июне 1929 года упразднил пост ответственного редактора «Правды», который занимал Бухарин. Его должно было заменить бюро редколлегии из трех человек.

Смысл неловкого маневра был вполне очевиден. Не бывает газеты без редактора, и через некоторое время новый редактор появился, но уже назначенный лично вождем.

Несколько членов ЦК позволили себе выразить недоумение, в том числе Крупская. 12 июня 1929 года Надежда Константиновна отправила в секретариат ЦК ВКП(б) письмо, составленное в самой мягкой форме. Но и выражение сомнения уже воспринималось как недозволенная фронда: «В прежние времена, бывало, редакции составляются без ответственных редакторов, но возможно ли сейчас обойтись без ответственного редактора — судить не берусь. К тому же и раньше, если никто не назывался ответственным редактором, то таковой всегда фактически существовал».

В 1929 году и Мария Ульянова попыталась защитить Бухарина, с которым столько лет рука об руку трудилась в редакции «Правды»: «Вывод из политбюро трех крупнейших работников партии Рыкова, Бухарина, Томского или дальнейшая “проработка” и дискредитация их, которая приведет к тому же несколько раньше или позже, является угрозой коллективному руководству… Я считаю заслугой тт. Рыкова, Томского и Бухарина, что они ставят перед партией эти большие вопросы, а не замалчивают их».

Мнение и жены, и сестры Ленина вождя не интересовало. От правых уклонистов требовали самокритики и покаяния. Но как бы они ни признавались в совершенных ошибках, этого оказывалось мало.

Утром 13 ноября 1929 года слово на пленуме ЦК получила Крупская:

— Перехожу к вопросу, который всех так волнует. Это вопрос о заявлении Бухарина, Томского и Рыкова. С одной стороны, виден громадный шаг вперед. Но надо отметить и другое, написано это заявление, по-моему, чрезвычайно неправильно. Надо было просто кратко сказать об отказе от ошибок, а не высчитывать, кто кого обидел… Мне кажется, что это заявление очень неудачное, говоря мягко.

Раздались недовольные голоса в зале:

— Мягко, очень мягко.

Кто-то рассмеялся.

— Я понимаю всю раздраженность, которую вызывает этот документ, — продолжала Крупская. — Надо с двух сторон подходить; с одной стороны, отметить всю недостаточность этого документа, с другой — поставить подавших заявление в такие условия, чтобы они сделали следующий шаг.

Голос из зала возразил:

— Нам некогда сейчас с ними возиться.

— Некогда возиться, а выходит возня очень большая. Нам надо самокритику развивать. То там, то сям какие-нибудь мелкие, даже не мелкие, а и крупные ошибки проскальзывают. Мы заинтересованы в том, чтобы их выправлять. Поэтому нам нужна деловая самокритика, ей мешают внутрипартийные трения. Бухарина Владимир Ильич характеризовал как любимца партии. Мы знаем положительные стороны этих товарищей. Нам трения надо свести до минимума и добиться того, чтобы все товарищи с пленума ушли с желанием напряженно и дальше работать.