Король ничего не решает - Остин Марс

— Хорошо.

Он посмотрел на часы, потом на Веру, сделал миленький обнаглевший голос:

— Полчаса?

— Хорошо.

— Чёрт, надо было час просить!

Она рассмеялась, он изображал досаду, положил папку с её бумагами на стол, Вера положила туда же свитер Артура, а свою кофту надела, кивнула министру и пошла за ним на кухню.

Он уселся в углу с гордым видом гостя, она поставила чайник, открыла холодильник и призадумалась — она уже давно не помнила, что там лежит, и продукты там появлялись и исчезали без её ведома. Сейчас там гордо лежали персики, в центре, по-королевски, Вера достала их и стала мыть. Они выглядели и пахли так, как будто их сорвали с дерева минуту назад.

«Он готовился?»

Эта мысль немного льстила и немного пугала.

«Он был уверен, что убедит меня.»

А вот эта мысль пугала сильнее.

«Интересно, какой был бы его следующий аргумент? И как далеко он зашёл бы? Он же не умеет сдаваться.»

Она решила не думать об этом сейчас, полчаса всё равно ничего не изменят, и сосредоточилась на персиках. Разрезала их на дольки, стала раскладывать на тарелке красиво, пытаясь вспомнить, как проходили их встречи в те незапамятно-далёкие времена, когда она делала это в первый раз.

«Я его любила.»

Персик пах так нереально волшебно, что было сложно поверить, что он настоящий, хотелось искать подвох, искать этикетку и читать состав, и со злой радостью находить там миллион ароматизаторов, стало бы настолько легче.

«Я любила его, с первого чая, с первого разговора, я готова была себя в чайник налить, лишь бы он задержался на лишнюю минуту. Какая несправедливая, жестокая мощь в этом эволюционном механизме. Как его победить?»

Чайник закипел, она достала баночки и заварила любимый чай Барта, "Рог изобилия".

По памяти мазнул неприятный голос короля Георга: "Подделка".

«Сам ты подделка.»

И голос Даррена: "Король ничего не решает".

«А кто решает, вы, что ли? Полпроцентный командир.»

И следующая сцена — министр велит командиру специальных мальчиков проваливать, а он показывает ему три пальца и не уходит.

«Что это значило? Профессиональный жаргон? Поправка номер три? К чему?»

Специальные мальчики не ушли, но министра это мало волновало — он теперь телепортирующий маг, и она сейчас с ним, в квартире, адреса которой никто не знает, и специальных мальчиков тут нет.

«А если вызвать?»

Амулет-стекляшка жёг грудь, она приказала себе об этом не думать, закончила с персиками и стала накрывать на стол, подала чай, села в кресло и изобразила пафосную хозяйку светского приёма:

— Прошу.

Министр улыбнулся и снял наушник, положил на стол, взял чашку двумя руками. Вера тоже взяла чашку, посмотрела на министра и великодушно пригласила:

— Спрашивайте.

— Вы правда думаете, что Барту стало лучше просто от еды? — он выглядел так, как будто сам не верит в это ни на грамм, Вера сделала невинное философское лицо:

— Ну вам же стало лучше от чая.

Он рассмеялся, она спросила:

— А что за проблемы у него на практике?

— Он перессорился со всеми студентами, потому что "они тупые и ничего не понимают", потом перессорился с преподавателями, потому что "они больные и не лечатся", потом перессорился со всей лабораторией управления, потому что "они думают, что они самые умные". И ещё он кому-то из фермеров сарай спалил, так что его и там теперь не особо любят.

— И поэтому не кормят?

— Да, похоже на то, — с улыбкой кивнул министр, взял себе персик, Вера тоже взяла, спросила:

— А это было до или после того, как вы ему мешок золота на голову уронили?

Министр перестал улыбаться, положил персик. Хорошо подумал, но ничего не сказал, Вера видела, каких усилий ему это стоило. Она молчала, он посмотрел на часы и ровно сказал:

— Я выплачу Кайрис премию, в конце месяца, уже скоро.

— Мы сейчас про Барта, а не про Кайрис.

Он молчал, она подождала хоть какой-нибудь реакции, не дождалась и сказала:

— Любая неожиданность — это стресс, а такая неожиданность — это вообще армагеддон. У него проблемы на практике, он не справляется на работе, а вы на него ещё и это взвалили.

— Он выдержит, он к этому готов.

— Никто не готов к тому, что его счёт увеличится настолько. Это подкашивало и гораздо более взрослых, умных и стабильных людей. Зря вы это сделали.

— Я дал ему маленький лук, чтобы он понял, что это не игрушка, и не искалечил себя большим.

— Столько золота, сколько он весит — это не маленький лук, это взрослый лук, ему хватит этого для травмы на всю жизнь.

— Он должен через это пройти. Он спустит эти деньги на ерунду, и захочет ещё, но ещё я ему не дам, и ему придётся выкручиваться самостоятельно и учиться их зарабатывать.

— Я вам не про деньги говорю, а про мировоззрение ребёнка, у которого внезапно появилась куча денег, которые он не зарабатывал. Он их не ждал, не хотел, и он с ними не справится, он не готов к этому.

— Ему пора повзрослеть.

— Повзрослеть — это ощутить себя властелином мира просто потому, что у него есть деньги? Понять, что эта власть иллюзорна и опасна, обломаться, растерять друзей, потерять веру в бескорыстные человеческие отношения, а взамен приобрести вечные сомнения и цинизм?

— Рано или поздно он должен через это пройти, это полезный опыт.

— Это всё равно, что сказать "ему пора познать любовь" и нанять сотню проституток.

— Со мной примерно так и сделали.

— Вы чудовище искалеченное. Я понимаю, почему вы таким стали, и вас не виню, но я искренне не понимаю, почему вы хотите точно так же искалечить своего ребёнка.

Министр смотрел в стол и молчал, Вера без всяких амулетов видела, каких усилий ему стоит это молчание. Попыталась сделать голос менее категоричным, и добавила:

— Вы уверены, что имеете право решать, через что он должен проходить, на основании своего опыта? Вы счастливы, довольны своей жизнью, своими отношениями с людьми?

— Я не жалуюсь.

— Потому что вы не умеете, вас этому не научили, если бы научили, ваша жизнь была бы совсем другой. И Барт теперь тоже "не жалуется", он просто молча ест и уходит.

Тишина повисла над столом тяжёлой грозовой тучей, Вера не хотела её нарушать, она хотела, чтобы он ушёл, просто исчез из этой комнаты и дал ей допить чай и дочитать главу. Она уже почти готова была встать и уйти, когда министр ровно сказал, с едва уловимой ноткой сожаления: