Зеркало для героя - Андрей Дышев

– Что ж, – произнес я не своим голосом, – теперь вы с Гонсалесом союзники?

– В общем-то, да, – кивнул Влад. – Время конфликтов прошло. Он дал согласие работать на полицию.

– И комиссар простит ему все те преступления, которые он совершил?

– А что он совершил? – заморгал Влад. – Лично он никого не убивал, пираньям никого не скармливал. Все это делали другие.

– Значит, ты уже забыл, как глотал воду в полузатопленном трюме и прощался с жизнью? У тебя такая короткая память?

– Ну не надо, не надо сентенций! – поморщился Влад. – Все, что было, – все в прошлом. А мы живем настоящим. От мертвого Гонсалеса никакой пользы, а от живого – много. Логика и здравый разум убеждают: он должен жить и работать на правосудие, искупая свою вину. Только за то, что он рассказал Маттосу про беременных монстрами «мамочек», ему можно смело дать Нобелевскую премию. Теперь этих тупых свиноматок, готовых за деньги рожать кого угодно, поголовно стерилизуют сразу по прибытии в Гуаякиль. Там уже ждет специальная команда врачей. Августино размножиться не удалось, дружище.

– Мы с тобой не понимаем друг друга, – сказал я.

– А мне твое понимание как собаке пятая нога.

Мы замолчали. Со стороны берега донеслись щелчки выстрелов. Низко пригибаясь, бойцы комиссара пошли на штурм базы. Мария замерла у прицела, выискивая цели, а затем несколько раз подряд выстрелила. Охранники в бежевой униформе посыпались с белой стены, словно сосульки с карниза, сбитые снежками. Первый, второй, третий, четвертый… Мария продолжала стрелять, плавно водя из стороны в сторону стволом винтовки, и каждый выстрел безошибочно снимал с бастиона человека.

– Влад! – крикнул я, переполненный отчаянием. – Если ты можешь как-то повлиять на комиссара, то останови стрельбу! Я попытаюсь поговорить с Августино! Там женщины!

Влад смерил меня тяжелым взглядом.

– Не надо корчить из себя гуманиста, – ответил он. – Тебя вовсе не волнует судьба «мамочек». Ты думаешь только об одной женщине. А мне, по большому счету, наплевать, что с ней будет.

Я понял, что убеждать его в чем-либо бесполезно. Худшие из его качеств – твердолобие и упрямство – проявились в этот момент с особой силой. Вне себя от ярости я ударил Влада ногой между ног, словно по мячу, забивая победный гол в ворота противника, и, когда Влад сложился пополам, жестко приложился тыльной стороной ладони к его носу – снизу вверх. Я успел услышать хруст и сдавленный вопль и под аккомпанемент выстрелов Марии кубарем покатился по камням и кустам вниз. Кусты, как колючая проволока, вцепились в мое тело шипами и стали рвать его на части. Не чувствуя боли, я бежал вниз и не щадил себя, словно хотел, чтобы на берег выбежал мой скелет с остатками рваного мяса на костях и своим видом посеял в рядах бойцов панику. Невыносимо больно было от предательства друга, а себя, преданного им, было совсем не жалко; я обесценился в собственных глазах, как залежалый и бесполезный товар.

К воротам, уже распахнутым настежь, я выбежал в рваной майке и истекающий кровью. Комиссар, прикрывая револьвером грудь, подпирал спиной створку и, не показывая головы, громко кричал:

– Августино! У тебя еще есть шанс остаться живым и сохранить свое потомство! Прикажи охране сложить оружие и выведи «мамочек». Я даю слово офицера, что по отношению к ним не будет применено насилие и все они по прибытии в Эквадор будут отпущены. А тебе и всему персоналу я обещаю жизнь.

Маттос лгал в отношении «мамочек». Должно быть, это была ложь во спасение, но я не очень-то верил, что Августино клюнет на нее. Какой-то разукрашенный дебил преградил мне путь, но я оттолкнул его от себя и схватил комиссара за руку.

– Остановись! – крикнул я ему, оставляя кровавые мазки на его скользком от пота запястье. – Я смогу его уговорить. Прикажи, чтобы не стреляли! Августино послушает меня!

– Это ты? – не сразу узнал меня комиссар, скользнув по мне взглядом, и нахмурился. – Что ты можешь?

Он подал знак, и стволы, нацеленные мне в голову, опустились.

– Я поговорю с Августино, – повторил я. Воздуха не хватало. В голове пульсировала кровь. Широкое лицо Маттоса плыло перед моими глазами. Я оперся рукой о горячий металл створки. Во рту появился металлический привкус крови.

– А кто ты такой, чтобы он тебя стал слушать?

Его вопрос требовал очень долгих и бесполезных объяснений. Все равно я не смог бы ничего прояснить насчет своих отношений с Августино. Они замыкались на Анне, о которой я не мог сказать ни слова.

– Поверь мне, – произнес я. – Ты ничего не потеряешь, если пропустишь меня на базу.

– Да, ничего не потеряю, – согласился Маттос. – Твоя жизнь мне не нужна. – Он повернул голову и крикнул: – Августино! К тебе напрашивается гость. Он утверждает, что ты будешь счастлив его видеть. Можешь принять его как моего парламентера… Хотя я на этом не очень настаиваю.

Комиссар дернул головой, и жесткая щетина на шее заскрежетала о тугой воротник.

– Иди!

Я сделал шаг и вышел из-под прикрытия ворот. Широкая аллея вела к лаборатории. За мохнатыми стволами пальм тускло отсвечивали тонированные стекла. С обеих сторон от меня тянулись жилые корпуса «мамочек», окна которых были закрыты жалюзи.

Пот струйкой стекал у меня между лопаток, пытка щекоткой была невыносимой, но я не рисковал делать какие-либо движения руками и, сжав зубы, медленно пошел вперед. Я чувствовал направленные в меня стволы винтовок и обезумевшие взгляды уцелевших после снайперского огня охранников; аллея покачивалась перед моими глазами, словно я шел по палубе попавшего в шторм корабля, и изогнутые стволы пальм казались мне спусковыми крючками, на которых дрожали влажные пальцы стрелков. Наверное, со стороны я напоминал сильно пьяного человека и своей нетвердой походкой мог вызвать раздражение у людей, чьи нервы были натянуты до предела. Но с того момента, как я расквитался с Владом, ощущение, что я нахожусь на мушке, не оставляло меня ни на минуту, и к этому аморфному состоянию перехода от жизни к смерти я успел привыкнуть.

Я перешел линию фронта и уже видел краем глаза лежащих под кустами живых и мертвых охранников в бежевой униформе. Мертвые были неподвижны, лежали на траве, раскинув ноги и руки. Живые сопровождали меня взглядами, медленно поворачивая головы и стволы.

Страшное напряжение постепенно отпускало. Я пошел быстрее, ступил на крыльцо лаборатории, и под моими ногами хрустнули осколки стекол.

Я распахнул изрешеченную пулями дверь. Белая штора за ней взвилась, словно крыло лебедя. По обе стороны темного коридора стояли вооруженные люди в масках. Никогда еще на меня не было направлено такое количество огнестрельного оружия.

– Руки! – крикнул один из охранников и, толкнув меня к стене, быстро обыскал.

У меня не было с собой ничего.

– Отведи меня к Августино, – сказал я.

– Августино не принимает! – с неуместной шуткой ответил охранник и замахнулся на меня прикладом.