Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

Он вскинул руку, останавливая Сма, и, отчетливо слыша дыхание женщины, поднял взгляд на нее:

– Я не могу оставить планету прямо сейчас. Нужно кое-что доделать. Лучше всего, если вы улетите и вернетесь за мной завтра. На рассвете. – Он покачал головой. – До этого времени я их не брошу.

Сма открыла рот, потом закрыла его и посмотрела на автономника.

– Хорошо. Мы вернемся утром. Закалве, я…

– Все в порядке, Дизиэт, – спокойно прервал он ее, медленно вставая, и посмотрел ей в глаза. Сма отвела взгляд. – Все будет так, как ты говоришь. Счастливо.

Он не стал протягивать ей руку.

Сма направилась к двери в сопровождении автономника. По пути женщина остановилась, повернулась и кивнула, явно желая что-то сказать, но затем передумала и вышла за дверь. Скаффен-Амтискав тоже остановился.

– Закалве, – сказал автономник. – Я только хочу добавить…

– Вон отсюда! – крикнул он и, мгновенно развернувшись, подхватил маленький столик и швырнул его изо всех сил в машину. Столик ударился о невидимое поле и с грохотом рухнул на пол. Автономник выплыл из комнаты. Дверь закрылась.

Несколько мгновений он стоял, вперившись в нее взглядом.

Тогда он был моложе. Воспоминания все еще оставались свежими. Он иногда обсуждал их с замороженными, по виду спящими людьми, бродя по холодному темному кораблю и спрашивая себя среди тишины, не сошел ли он действительно с ума.

Заморозка с последующим пробуждением ничуть не притупила его воспоминаний, которые остались острыми и яркими. Он надеялся, что стандартные обещания по поводу заморозки окажутся слишком оптимистичными и что часть информации исчезнет из мозга; втайне он желал этой утраты. Его постигло разочарование. Процесс разогрева и оживления оказался не таким болезненным и сбивающим с толку, как обретение сознания после удара по голове, что случалось с ним уже не раз. Оживление шло ровнее, дольше и вообще было довольно приятным, чем-то напоминая пробуждение после хорошего ночного сна.

Ему сделали анализы, сообщили, что он вполне здоров и адекватен, и на несколько часов оставили его одного. Он сидел на кровати, завернутый в большое толстое одеяло, и – как человек, трогающий пальцем или языком больной зуб и неспособный остановиться, – вызывал воспоминания, устраивал перекличку всем своим старым и новым врагам, которых надеялся потерять в темноте и холоде.

Но все его прошлое оставалось с ним, и все, что было не так, тоже оставалось, никуда не девшись.

Корабль назывался «Отсутствующие друзья». Полет занял более столетия: в каком-то смысле он был подарком инопланетных владельцев корабля, желавших смягчить последствия ужасной войны. Вообще-то, места ему не полагалось – он бежал с фальшивыми бумагами и фальшивым именем и сам предложил разбудить его в середине путешествия, чтобы присоединиться к экипажу: ведь обидно путешествовать в космическом пространстве и не почувствовать этого, не понять, что это такое, не заглянуть в пустоту. Тех, кто не желал просыпаться в пути, усыпляли на планете, в бессознательном состоянии переносили на корабль, замораживали там, а потом пробуждали на другой планете.

Ему это показалось унизительным: чту он – груз какой-то?

Когда он проснулся, на дежурстве были двое других людей – Кай и Эренс. Эренса должны были вновь заморозить пятью годами ранее, после двух месяцев дежурства на корабле, но он решил бодрствовать до конца путешествия. Кай, оживленный через три года после Эренса, тоже должен был вернуться в спячку через несколько месяцев и заменен следующим дежурным, согласно списку, но к тому времени оба принялись спорить: никто не хотел первым возвращаться в замороженное состояние. Произошла задержка длиной в два с половиной года, в течение которых огромный медленный корабль, безмолвный и холодный, двигался мимо далеких светящихся точек – звезд. В конце концов Кай с Эренсом разбудили его: он был следующим в списке, и потом, им хотелось поговорить с кем-нибудь еще. Но обычно он сидел в командном отсеке и лишь слушал их споры.

– Еще пятьдесят лет пути, – напомнил Кай Эренсу.

Эренс помахал бутылкой:

– Я могу подождать. Это же не вечность.

Кай кивнул на бутылку:

– Ты себя убьешь этой бурдой и всякой прочей дрянью. Ты не доживешь до конца. Никогда больше не увидишь настоящего солнечного света. Не почувствуешь вкуса капель дождя. Ты не то что пятидесяти лет – и года не протянешь. Ты должен вернуться в спячку.

– Это не спячка.

– Ты должен вернуться, как бы это ни называлось. Позволить заморозить себя.

– Да не замораживание это… не заморозка, – возразил Эренс с раздраженным и одновременно озадаченным видом.

Человек, которого они разбудили, спрашивал себя, сколько сотен раз они говорили друг другу эти слова.

– Ты должен вернуться в свой тесный холодный бокс. Ты должен был это сделать еще пять лет назад, а проснувшись, попросить, чтобы тебя вылечили от алкоголизма, – сказал Кай.

– Корабль уже лечит меня, – отозвался Эренс неторопливо, с пьяной важностью. – Я пребываю в полной гармонии со своими слабостями. В несколько напряженной гармонии.

После этого Эренс приложился к горлышку, закинул голову и осушил бутылку.

– Ты себя убьешь.

– Это моя жизнь.

– Ты можешь убить нас всех. Каждого на этом корабле, включая спящих.

– Корабль сам заботится о себе, – вздохнул Эренс, оглядывая кают-компанию, единственное грязное место на корабле. Все остальные помещения выдраивались роботами, но Эренс нашел способ стереть кают-компанию из памяти судна, а потому она выглядела уютной и неряшливой. Потянувшись, Эренс сбросил со стола две небольшие чашки многоразового пользования.

– Слушай, а вдруг ты что-нибудь испортил, когда совался туда? – спросил Кай.

– Вовсе я не совался, – сказал Эренс с ухмылкой. – Я слегка изменил пару-тройку основных уборочных программ. Теперь корабль больше с нами не разговаривает и не мешает поддерживать здесь жилой вид. Вот и все дела. Корабль не полетит прямо на звезду, не начнет думать, что он – гуманоид, а кишечным паразитам, то есть нам, нечего тут делать. Но тебе этого не понять, ты ведь не технарь. А вот Ливу, пожалуй, понимает, верно? – Эренс вытянулся еще больше, соскользнув с замызганного кресла и шаркнув ботинками по грязной столешнице. – Ведь понимаешь, Дарак?

– Не знаю, – признался он (он уже привык отзываться на «Дарак», или «господин Ливу», или просто «Ливу»). – По-моему, если знать, что делаешь, то никакой опасности нет. – Эренс остался доволен этими словами. Но он добавил: – Однако многие катастрофы вызывались людьми, считавшими, будто они знают, что делают.

– Аминь, – с торжествующим видом произнес Кай и резко наклонился к Эренсу. – Ну, видишь?

– Наш друг говорит, – Эренс взял еще одну бутылку, – что он не знает.