Дух любви - Дафна дю Морье

– Завтра суббота, я уйду с верфи в половине третьего, и мы сможем провести здесь весь день. Давай?

– Замечательно. Ты принесешь наживку?

– Конечно.

– А я принесу сигареты.

– Не замерзла, Дженни?

– Нет.

– Тебе не надоело?

– Ужасно.

– И мне тоже. О господи! Меня просто тошнит от одного взгляда на тебя!

– В самом деле, Джон?

– Хм. Как увижу тебя рядом, сразу думаю: черт побери, опять она.

– А что еще?

– Хочешь узнать? Мне чертовски надоело думать только о тебе, днем и ночью…

Вот так в году тысяча девятьсот двадцать шестом Джон Стивенс сказал Дженифер Кумбе, что любит ее.

Весь этот год Филипп Кумбе измышлял разные способы, чтобы не позволить Дженифер и остальным Кумбе стать наследниками его богатства.

Несмотря на возраст и надвигающееся слабоумие, он был еще достаточно проницателен, чтобы оценить состояние своих финансовых дел, и, пока его племянница гуляла со своим возлюбленным по холмам Плина, изучал бумаги, картотеку и документы, проверял цифры, сравнивал счета.

Хотя Дженифер еще не провела под его крышей и восемнадцати месяцев, она вынудила его истратить по меньшей мере четверть его доходов на добровольные дары и пожертвования.

– Карнский лазарет очень нуждается в средствах, дядя Филипп, – сказала она. – Вчера я встретила их казначея и сказала ему, что уверена, что вам будет только приятно помочь им выйти из трудного положения.

– Карнский лазарет? – спросил он, занимая оборонительную позицию. – Никогда не слышал о таком заведении. Казначей, вероятно, преувеличивает. Да, да, именно так я и думаю.

– Нет, казначей не преувеличил, лазарету действительно не хватает средств. Если вы позаботитесь выписать чек, я отправлю его с вечерней почтой.

Мучимый сознанием того, что деньги уплывают из его рук, Филипп какое-то мгновение пребывал в нерешительности, но, бросив взгляд на лицо племянницы, он увидел тени, которые наблюдали за ним из-за ее плеча, бледные, неподвижные тени – они ждали, чтобы она вышла и оставила его в их власти.

– Разумеется… да, я подпишу чек… вечером.

Подобным образом была израсходована четверть его личного дохода, пущена на ветер, выброшена в корзину. Так или иначе, но она должна поплатиться за это. Он знал, что его конец близок и времени терять нельзя. К ноябрю его план окончательно созрел. Плин снова увидел, как хорошо знакомая согбенная фигура в длинном черном пальто медленно направляется к конторе на набережной.

В течение целой недели Филипп Кумбе каждый день сидел в своем кабинете, и даже его старший клерк не знал, чем он там занимается.

Когда в Плин прибыл незнакомец по имени Остин и имел пятичасовую беседу с главой «Хогга и Вильямса», то и это событие не вызвало комментариев: мистер Кумбе дал понять своим служащим, что беседовал с неким судовладельцем.

На самом же деле это был богатый маклер из Ливерпуля, с которым Филипп Кумбе состоял в длительной переписке, и предметом их пятичасовой беседы было обсуждение конечной суммы, каковая должна была положить конец существованию «Хогга и Вильямса» и возвестить о рождении фирмы «Джеймс Остин Лимитед».

Филипп Кумбе, как всегда, оговорил для себя особые условия и, схватив перо, подписал договор, передающий фирму, которой он владел более сорока лет, незнакомцу из Ливерпуля. В течение месяца контракт надлежало хранить в тайне, после чего предать официальной огласке.

Теперь от посягательств ближайших родственников оставалось оградить личные вклады, долговые расписки и страховки. Продать акции и забрать из банка ценные бумаги не составляло особого труда. Не прошло и трех недель, как весь оставшийся капитал Филиппа Кумбе в акциях, паях и банкнотах оказался в доме на Мэрайн-террас под личным присмотром владельца.

Возможность собственными глазами лицезреть доказательства своего богатства, собственными руками прикоснуться к этому символу власти приводила Филиппа Кумбе в экстаз; он стоял в своей комнате, где все говорило о прошлом, и, пожирая взглядом лежавшие у его ног бумаги, беззвучно смеялся и потирал морщьшистые руки. Придет смерть, и все это погибнет вместе с ним. Он уйдет не оставив по себе любви и памяти, но уйдут и его сокровища, они никому не достанутся, не порадуют сердца тех, кого он презирал.

На мгновение он забыл о вещих тенях, но свет мерк, комната погружалась в вечернюю тьму, и из коридора до него стал доноситься приглушенный шепот и крадущиеся шаги. Он напряг слух и услышал в тишине эхо их вздохов.

– Тебе не уйти от нас, – шептали они, – мы ждем тебя. От нас тебя ничто не защитит, тебе не будет спасения, не будет покоя и мира.

Филипп прижимался к стенам комнаты, закрывал уши руками, но голоса звучали все громче, все настойчивей, сливаясь в разноязыкую какофонию. Тени были уже совсем близко, они парили над ним, простирая к нему руки. Он схватил трость и стал наносить удары по воздуху; ему показалось, что тени корчатся от боли, наполняя комнату жалобными стенаниями.

Он громко рассмеялся, затрясся от радости, и в голову ему пришло последнее, поистине вдохновенное решение.

Взошедшая луна перебросила через гавань серебряную дорожку. Огни Плина мерцали во тьме. Со стороны Лэнокской церкви плыл колокольный звон.

– Дженни, милая, не надо сегодня возвращаться, пойдем ко мне домой.

– Джон, дорогой, не говори глупостей, с чего бы мне вдруг идти к тебе?

– Потому что я очень хочу, чтобы ты пошла, что-то говорит мне, что, если ты не пойдешь, тебя у меня отнимут, и мы навсегда потеряем друг друга.

Она обняла его и прижалась щекой к его лицу.

– Джон, ты ведь знаешь – меня с тобой ничто не разлучит. Откуда эти глупые страхи, зачем искать несуществующие опасности?

– Да, признаю, я веду себя как дурак, трусливый, безнадежный, какой угодно, но пойдем со мной, Дженни, именно сегодня.

– Нет, Джон.

– Дорогая, я думаю не о себе, попытку соблазнить тебя я отложу до следующего раза, если ты хочешь остаться одна, можешь переночевать в моей комнате, а я запрусь в туалете, но инстинкт говорит мне, что этой ночью ты должна быть рядом со мной – сегодня всякое может случиться.

– Джон, если я к тебе приду, не будет никаких запертых дверей – ты окажешься наедине с очень нескромной распутницей, – но дело не в этом, просто нельзя идти на поводу у глупой идеи фикс, которую ты вбил себе в голову, для этого нет никаких причин.

– Дженни, разве я не говорил тебе о моих проклятых предчувствиях? Я ведь говорил тебе, что никогда не ошибаюсь, чувствуя опасность. Я всегда оказываюсь прав. Милая, сегодня ночью тебе грозит опасность, опасность в этом ужасном мрачном доме, опасность у твоего мерзкого дядюшки…