Дмитрий Донской - Наталья Павлищева

Князь кивал согласно:

— Отдадим вон за Митьку рябого, только чтоб рядом была!

К лету, когда живот Евдокии заметно округлился, хотя под широкой одеждой и не видно, Дмитрий все чаще прикладывался ухом, слушая, как бьется сердечко будущего сына.

— Снова крестить попрошу Сергия Радонежского! Как Юрия крестил, так и этого попрошу!

Евдокия хотела сказать, что негоже так уж нового митрополита обижать, звать далекого Сергия, когда Киприан рядом, но подумала о судьбе сына и кивнула:

— Да, лучше бы Сергию…

Но жизнь вдруг повернула совсем иначе. Верно говорят, что человек предполагает, а Господь располагает. Все под богом ходим, каждому свое на роду написано, и не обойти, не обмануть судьбу свою, как ни старайся.

Маленькому Андрею судьбой было определено не Сергием быть крещенным. Так и случилось.

Конец весны в Москве выдался и вовсе беспокойным, хуже осени. Теперь-то что волноваться, дань уж собрана, отсеялись, отовсюду купцы понаехали, как обычно, все спокойно. Жить бы да радоваться, но то ли на москвичей весеннее солнышко повлияло, то ли еще что, только им вдруг захотелось воли вольной, чтоб жить по дедине, как до ордынских набегов. Снова ненужные разговоры пошли гулять, мол, к чему нам и князь, сами на вече все решить можем! Новгород столько лет вольно живет, а мы что, хуже?

Князя с дружиной и пригласить можно, а неугоден или дани много возьмет — так вон его, и вся недолга! Останься Дмитрий Иванович в Москве, укоротил бы языки болтунам, но те и осмелели потому, что князь с дружиной вдруг убыл. Да не просто так, а на Литву!

В конце весны в Москву к зятю вдруг пожаловал Дмитрий Константинович. Поговорил с дочерью, порадовался внукам, а потом долго о чем-то беседовал с самим князем. Дмитрий вышел хмурым, напряженным. Получалось, что снова рать собирать надо, идти на Литву.

На площади, что перед Успенским собором, среди нищих крутился какой-то мужичок с ноготок, шепеляво гнусил:

— Пошто Дмитрий Иванович снова жизни русские губить собрался?! К чему в поход идти, соколиков от дома своего отрывать?

К нему обернулся рослый плечистый мужик, зло бросил:

— Ты говори да не заговаривайся! Когда это князь Дмитрий Иванович зря людские жизни губил?!

Но старичка таким не смутишь, почувствовав интерес, загнусавил снова:

— А давно ль на Мамая ходили, столько людишек полегло да ранено было?

Мужик не вытерпел, схватил гнусавого за грудки, приподнял над землей, зашипел в лицо:

— На поле Куликовом мы всю Русь от Мамая защищали! Не тебе судить, вошь поганая!

Отпущенный старичок заныл, растирая ушибленное плечо:

— Как не мне, как не мне? У меня сынки оба-два погибли тама… Кто теперь в старости кусок хлебца даст, кто водицы испить подаст?

Мужик нахмурился:

— Таких много, князь кому мог помог, а хулить его за Непрядву не позволю! Кто там не бывал, тот ничего не видывал! Князь сам как простой дружинник бился и ранен был.

Старик, отойдя чуть подальше, чтоб снова не испробовать силу мужицкой руки, съехидничал:

— Что ж теперя, за ту битву на него весь век молиться, что ли?

И вдруг к самому старичку пригляделась баба, дотоле стоявшая молча:

— А ну, мил человек, расскажи, какие у тебя сыновья погибли?! Да ты, Семен Трофимов сын, и семьи-то не имел! У тебя как женка молодой померла, так бобылем и живешь всю жизнь! — Она оглянулась, рассказывая теперь уже любопытным, в большом числе собравшимся поглазеть на перепалку. — Я сама из той деревни, откуда он, только замуж за московского кожемяку вышла, вот и оказалась здесь.

Старичок, поняв, что без битья не обойдется, замахал на нее руками:

— Обозналась ты! Как есть обозналась! Не из той я деревни, из другой!

Баба вдруг пошла на него приступом:

— А из какой?! А ну говори! Как твоих сыновей звали да где ты жил?

Быть бы и впрямь болтуну битым, но выручило появление самого князя. Стоило окружающим отвлечься, как старик ловко юркнул в толпу и затерялся в ней. Оглянувшись, баба поняла, что упустила враля, с досадой хлопнула себя по крутым бокам:

— Вот балабол! И откель только взялся такой?

Давешний мужик угрюмо мотнул головой:

— Нарочно людей подговаривает. Таких много на Москве развелось… Не было бы беды.

Когда получили вести о внезапном подходе Тохтамыша, Дмитрий Иванович спешно объявил сбор войск, но что это были за полки, слезы, а не войско! С такими не то что ордынцев воевать, а лишь за грибами ходить. Оглядывая тех, кого сумел собрать, Дмитрий понимал, что лучше распустить людей, чтобы не класть их головы зря. Но как об этом скажешь вслух?

Оставалась надежда, что Тохтамыш наметил совсем не на Москву, потому как шел странно — в обход Рязанского княжества, словно на Литву. Дмитрия Ивановича удивляло только отсутствие сообщений от Олега Рязанского и от Нижнего Новгорода. Может, что случилось с гонцами в дороге? Не хотелось думать о предательстве…

Войско вышло, Евдокия с головой ушла в заботу о детях. Все же пятеро мал мала меньше. Хотя и старшая дочь Соня помощница, и девок вокруг полно, готовых подхватить, поддержать, но княгиня старалась сама пестовать и кормить детишек. Так они мать чувствовать лучше будут. А какое удовольствие видеть, как маленький Андрейка (крестил все же перед самым отъездом князя митрополит Киприан) красным ротиком ищет, а потом жадно сосет грудь! Разве можно такое кормилице передоверить, как делают многие боярыни? Если б молока не было, тогда понятно, а коли грудь от него едва не лопается, к чему великую радость другой отдавать?

Дети требовали ежеминутного внимания: Соню рукоделию учить; Василий, который все рвался с отцом ехать, то коленки собьет, то рубаху порвет; Юрий, хоть и маленький, а все норовит за братом, для которого он обуза; а Ванятка, тот и вовсе за подол материнский держится, давно ли на ножки встал… Но для матери все радость — и ровные стежки на вышивке у дочери, и сбитые коленки у старшего сына, и даже нытье средних двух. А уж первая улыбка младшенького и вовсе радость, он самый беззащитный из всех, ему мать пока больше чем другим нужна.

Московские полки до Тохтамыша не дошли, в них вдруг начался разлад! Никто не знает, что говорили на вдруг собравшемся совете, сам Дмитрий Иванович молчал, остальные тоже. Словно недовольство москвичей неожиданно передалось и воеводам. Может, был бы рядом Дмитрий Константинович, по-другому повернуло бы? Но тестя в войске не оказалось, отправился зачем-то к Владимиру Андреевичу его рать посмотреть.

Закончилось все обвинениями Дмитрия Ивановича в уступках Орде, дружбе с Тохтамышем.

Что еще говорилось — то покрыто мраком, но той же ночью князь Дмитрий Иванович вдруг исчез из стана вместе со своими немногими воинами. Оставшиеся мешать князю не стали, догонять тоже. Хотя меж ними и разгорелся спор, нашлись такие, кто кричал, мол, догнать надо бы и… Но большинство хотя и ругало Дмитрия, но понимало, что гибели славного князя Русь не простит. Москва еще не вся Русь, да и одно дело ругать или прогнать и совсем другое — погубить.