Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

— Во сколько это было?

— Примерно в половине двенадцатого.

— Кто звонил?

— Не знаю.

— Вы спросили об этом у Майкла?

— Да.

— И что же он ответил?

— Мол, это не очень важный звонок. Затем он спустился в каюту, достал бумажник и поднялся обратно на палубу. Вот тогда-то я и поинтересовалась, куда он собирается, а Майкл сказал, что скоро вернется.

— Когда заведующий доком пришел позвать его к телефону, он упомянул, кто звонит?

— Просто сообщил: «Тебя к телефону, Майк». Он очень хорошо относится к Майклу. Ни за что он в это не поверит. Не поверит, и все.

— Вы обеспокоились, когда Майкл не вернулся?

— Нет, я не волновалась. То есть я не думала, что с ним что-нибудь произошло. Может, он познакомился с девушкой, ну, вы понимаете, и решил остаться у нее на ночь. Да, наверное, нечто подобное я подумала. У нас ведь с ним уговор: если я познакомлюсь с молодым человеком и захочу получше узнать его, то пожалуйста. Ну, и если Майкл с кем-то познакомится — то же самое. А мне можно с катера уехать в любой момент — просто собрать вещи и уйти. Такой уговор.

— Кто обычно платит за ремонт катера?

— О чем вы?

— Если что-нибудь сломается, то за ремонт платит Майкл или его отец?

— Обычно Майкл — так я предполагаю, по крайней мере, но точно не знаю. Я никогда не спрашивала его, кто за что платит. Майкл платит за бензин, за стоянку, это стоит два пятьдесят за фут, и еще шестьдесят пять долларов за подключение к электросети. Набегает сто восемьдесят пять в месяц примерно. Майкл всю мелкую починку делает сам. Но нынешняя поломка требует большого ремонта — эта утечка масла, так что, наверное, он бы попросил у отца денег, если вы об этом.

— Но Майкл сказал, что он пошел туда, чтобы взять денег в долг.

— Вероятно. Он очень гордый. Отец его за какого-то хиппи держит, потому что Майкл никак не может найти себя. Но он очень гордый. Я могу представить, что он попросит деньги в долг, но просто так — никогда в жизни. Майкл переживал, что ему приходится жить на катере бесплатно, отец позволяет ему брать катер, понимаете? Он твердил, что хочет купить собственный катер. Но время шло, отец совсем перестал выходить на катере в море — у Морин возникала морская болезнь, даже если бухту не покидали, не говоря уж о заливе. В общем, отец предложил Майклу жить на катере, а тот сказал — конечно, почему бы и нет? — Лайза изобразила, как Майкл пожимал плечами. — Но я знаю, что его это беспокоило. Понимаете, они не ладили. Майкл не какой-нибудь никчемный тип — просто он никак не может решить, что ему нужно. Он ведь уже поговаривал о том, чтобы вернуться к учебе. Я считаю, что это серьезно. Хочу, чтобы вы еще кое-что знали, потому что… Ну как Майкл мог убить ее? Зачем?

— Простите, но я вас не понимаю.

— Дело в том, что именно Морин поддерживала Майкла в решении вернуться в университет. Мне-то безразлично, будет он учиться или нет, лишь бы был счастлив. А Морин говорила с ним о будущем, спрашивала: неужели он хочет работать уборщиком в ресторанах всю жизнь? Они хорошо ладили, Майкл ее очень уважал! Конечно, он испытывал противоречивые чувства — ощущал себя виноватым, что обращается к Морин за советом, а не к родной матери. Но Майклу было непросто говорить о чем-то с родителями — и с отцом, и с матерью — из-за всей этой неприятной истории…

— Что вы имеете в виду? Какой истории?

— Ну, всех переживаний, связанных с разводом. Нелегко это, правда — хоть меня спросите. Майклу было всего десять лет, когда отец ушел из семьи, и двенадцать, когда тот женился на Морин. Это ведь для любого подростка и так тяжелый возраст, а уж если к этому прибавится развод… А его мать все только хуже делала, обоим детям заявила, что их отец с половиной женщин в городе заводил интрижки, и выставляла перед ними Морин просто какой-то очередной девкой. Короче говоря, отец хлебнул горя с Майклом и, думаю, еще этого не забыл.

— Что значит — хлебнул горя?

— Ну, я же вам только что рассказала.

— Вы упомянули, что развод родителей Майкл пережил тяжело.

— Да, конечно, но… Как в тот раз, в Виргинии. Да вы, наверное, знаете об этом.

— Нет. Расскажите, пожалуйста.

— Она отправила Майкла в военную академию.

— Да, мне известно.

— И его застукали за курением марихуаны. Генерал застукал. Майклу тогда было шестнадцать лет, и генерал лишил его поездки домой на весенние каникулы — «в весенний отпуск», так он выразился. Поэтому отец Майкла поехал к нему в Виргинию, а Майкл его даже и слушать не стал — сказал, чтобы убирался к черту.

— Прямо так и сказал?

— Заявил отцу, что прекрасно обойдется без него.

— А что еще?

— Ну, про поездку в Индию вы знаете…

— Нет.

— Майкл поступил в университет — после того, как унес ноги из этого заведения в Виргинии, а потом поехал сначала в Амстердам, затем в Индию, в Афганистан — да, кажется, туда, а может, в Пакистан. Ехал по «наркоманскому» маршруту, понимаете, в Амстердаме он прочно подсел на наркотики.

— Но сейчас Майкл с наркотиками дела не имеет?

— Нет, не имеет, — кивнула Лайза. — В любом случае тяжелых наркотиков он никогда не употреблял. Никогда не кололся и не стал бы. Майкл, может, и нюхал кокаин, когда находился в Европе — ничего об этом не знаю, но по Дании путешествовал с одной наркоманкой. Я говорила об ЛСД — в Голландии он подсел на кислоту. И на травку, конечно. Но кто ж травы-то не курит? — усмехнулась она, пожав плечами. — Дело в том, что за все это время он ни разу не написал отцу. Довел его до умопомешательства — теперь сам это признает. Отец и в американское посольство обращался, и в Вашингтон, пока Майкл лазал по Гималаям, нюхая цветочки и красил волосы и бороду в рыжий цвет у горных монахов. Майкл писал отцу про пауков, которые водились в хижине, где он останавливался. Больших пауков. Рассказывал ему про них, чтобы еще больше его разволновать — только за этим. И никогда не писал на письмах обратного адреса. «Я в горах. Точка. С монахами и пауками». Гор там хватает. — Лайза покачала головой. — Я это к тому, что отношения с отцом у него были натянутые. Они потихоньку налаживались, но все равно оставались натянутыми.

— А отношения с матерью?

— С матерью? Вы знакомы с ней?

— Да.

— Ну тогда представляете эти отношения. Это человек, который всех доводит до белого каления. Майкла она вечно посылает вести переговоры — передай отцу то, передай другое. Звонит ему по три-четыре раза в неделю, посылает письма. Достала.

— Поэтому он и разговаривал не с ней, а с Морин?

— Ну, он и со мной тоже разговаривал, но это другое дело. Мы же с ним любовники.

Я взглянул на нее внимательнее. Ей было семнадцать лет, еще одно дитя развода: мать в Коннектикуте, отец в Нью-Йорке — или наоборот? Родители знают, где она, — так она сказала и бросила сигарету за борт, резко, как родители выбросили ее за борт из своей жизни — по крайней мере, ей могло казаться, будто выбросили. «Они знают, где я — да уж…» — сигарета шипит, коснувшись воды, как шипит последний звук в этом ее «да уж…» — и в молчании, как эхо, слышится невысказанное продолжение: «Они знают. И им плевать».