Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Как ни странно, к поискам сокровищ Бальзак отнесся вполне прагматично. Может быть, сказался его новый статус землевладельца? По словам Готье, в экспедицию на Сардинию Бальзак отправился уже опытным золотоискателем, уверенным, что наяву тщательные раскопки приведут к тому же результату, к какому приводили в его романах. Действительность вполне логично развивалась из вымысла, как объяснял Готье. В 1836 г. в «Фачино Кане» появляется слепой кларнетист, который умеет «видеть» золото сквозь стены. «Хотя я и слепой, – говорит он рассказчику, – я всегда останавливаюсь перед витринами ювелирных магазинов»871. Бальзаку оставалось просто воссоздать своего персонажа. Телепатические способности слепца подтверждали геоманты (гадатели по земле) и ясновидцы. «Он уверял, что так узнал точное место рядом с холмом Пуан-а-Петр в Гваделупе, где Туссен-Лувертюр (вождь чернокожих мятежников на Гаити. – Авт.) приказал рабам зарыть свою добычу. После того как рабы спрятали клад, их расстреляли»872.

Бальзаку не удалось найти достаточно средств для такого дальнего путешествия; весь рассказ подозрительно напоминает те, которыми он угощал друзей на званых обедах. Однако в его блокноте имеется вырезка из газеты, посвященная именно этой теме873. Автор заметки рассказывает, как ему не удалось найти сокровище, «которое в колониях оценивали в 30 миллионов или больше». Замысел искать сокровища на Гаити разоблачителен в двух отношениях. Во-первых, он доказывает, что Бальзаку попрежнему не терпелось повторить наполеоновскую эпопею. Он знал, что Наполеон пытался вырвать у Туссен-Лувертюра его «тайну» и даже после того, как предводитель мятежников умер от холода и голода в альпийской крепости, во французских портах по-прежнему ходили слухи о ящиках, которые везли на мулах на гору в Гваделупе под покровом ночи874.

Интересно и то, как Бальзак намеревался усовершенствовать методы Наполеона. Многие друзья и родственники Эвелины увлекались оккультизмом. Именно так он познакомился «с одним поляком, который ищет сокровища с помощью телепатии»875. Возможно, со временем его предположение окажется тоже не столь фантастическим. Искусство применять сверхъестественные способности к поиску сокровищ в последнее время переживает возрождение. Один американский ученый, бывший президент Стратиграфической нефтяной компании, уверяет, что открыл в Аризоне доисторическое поселение при помощи именно такого метода. «Археология сегодня, – написал он в 1977 г., – стоит на пороге революции, когда экстрасенсорное восприятие заменит археологу лопату». «Ключи к сказочной машине времени болтаются перед археологом, как морковка перед мулом»876. Так мог бы выразиться и сам Бальзак.

Весной 1838 г. «морковка» приняла вид тайны, которую он узнал в генуэзском лазарете. Предприниматель по имени Джузеппе Пецци поведал ему о старых серебряных рудниках на Сардинии, которые разрабатывали римляне. Не в силах устоять перед хорошей историей, Бальзак заметил, что при помощи современных средств очистки из шлака по-прежнему можно извлечь огромное количество серебра. Проведенные опыты доказали его правоту, и, хотя образцы, обещанные Пецци, так и не прибыли, Бальзак решил рискнуть и организовать экспедицию в наименее цивилизованную часть Европы. Сардиния, с малярийными болотами и горами, где кишели бандиты, была островом опасным: за несколько лет до поездки туда Бальзака одному путешественнику-англичанину посоветовали собрать выкуп заранее, еще до того, как он отправится в глубь острова877. Очевидно, у Бальзака с собой не было ничего, кроме каких-то магических заклинаний. Веря, что все, напечатанное черным по белому, рано или поздно станет явью, он в «Доме Нусинген» раскрыл в конце 1837 г., что Эжен де Растиньяк обязан своим состоянием «свинцовым рудникам, где нашли серебро». Слова «на Сардинии» из осторожности были вычеркнуты во время четвертой корректуры878.

Следующий отчет – один из лучших отчетов о путешествии Бальзака и некоторым образом вся его жизнь в миниатюре – взят в основном из его дневника в форме писем к Эвелине.

Бальзак провел в карете четыре дня и пять ночей. По его признанию, он питался одним «молоком на 10 су в день». В тот раз он впервые увидел Прованс. Затем он прибыл в Марсель, где остановился в ужасном отеле. В его честь местные писатели устроили банкет; кроме того, он успел пройтись по местным антикварным магазинам, где купил табакерку. Затем он отправился в порт Тулон. Он надеялся, что его путешествие продлится неделю, а если оно окончится неудачей, собирался стать драматургом. «Теперь, когда я почти на месте, – признавался он матери, – у меня возникает тысяча сомнений». На Корсику отплывал пароход. Предварительно осведомившись, сколько стоит проезд до Одессы – он не переставал думать об Эвелине, – Бальзак пересек Средиземное море, «ужасно страдая и тратя кучу денег».

За полгода до того в Марселе свирепствовала холера, и в Аяччо его поместили в карантин с 23 марта по 4 апреля. Делать там было нечего, кроме как есть, смотреть на море и снова есть. «Скука впервые в жизни охватила меня, и как раз в то время, когда я впервые узрел настоящую глушь». Незадолго до экспедиции Жорж Санд познакомила его с курением кальяна879, и Бальзак жалел, что не захватил его с собой. «Здесь нет ни читален, ни проституток, ни дешевых театров, ни общества, ни газет, ничего из той грязи, которая выдает присутствие цивилизации». Дети роятся на улицах, как мошкара; женщины подозрительно относятся к иностранцам, а «мужчины целый день расхаживают туда-сюда и курят – невероятная праздность… крайняя бедность и крайнее невежество по поводу того, что творится в мире». «Я одевался как нищий, а выглядел как лорд».

Письмо из Аяччо позволяет увидеть Бальзака в незнакомом окружении, вынужденного справляться с неведомым ему доселе состоянием – скукой, результатом вынужденного безделья. Без романов, служивших бы тормозом, его мысли скачут вперед: «Не смею сесть за работу, так как могу уехать отсюда в любую минуту. Положение – прямая противоположность моей решительной, активной натуре. Я ходил осматривать дом, где родился Наполеон; это жалкая лачуга. Зато теперь я смело могу исправить несколько распространенных заблуждений. Его отец был очень богатым землевладельцем, а вовсе не судебным исполнителем, как утверждают лживые биографы».

Видимо, последнее обстоятельство обрадовало Бальзака: у Наполеона старт в жизни оказался легче, чем у его литературного преемника.

Первые впечатления Бальзака о «первобытной» земле вполне предсказуемы: он никогда не был больше парижанином (и меньше романтиком), чем когда сталкивался с неиспорченной дикостью. Корсику он счел «одним из красивейших мест на свете», но вся красота острова пропадала зря: «леса и недра скрывают несметные богатства, о которых ничего не известно. Вероятно, здесь можно добывать ценнейший мрамор, уголь и минералы, но никто не изучал местность из-за многочисленных опасностей».

Правда, в не испорченной цивилизацией «дикости» имелись свои положительные стороны. Никто не знал, где находится Бальзак, до тех пор, пока один студент-юрист не узнал его и не напечатал статью в местной газете880. («Увы! Какая досада! Я больше не могу ничего делать, ни хорошего, ни дурного, без того, чтобы об этом стало известно!») Кроме того, на острове имелась жалкая библиотека, в которой Бальзак прочел три романа Ричардсона за три дня (он нашел их «глупыми и скучными», кроме «Клариссы Харлоу», которую он уже читал прежде), и французский гарнизон. Через тридцать четыре года один из офицеров вспоминал случай, о котором Бальзак из скромности забыл упомянуть в письме Эвелине. Ему были свойственны нерассуждающее великодушие и мужество, свойства, которые во многом притуплялись мутной парижской атмосферой.