Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин

Андрей вытащил из кармана сложенные вчетверо листки.

— Тут все подробно описано — и разностный счетчик, и автомат глубины. Чистая механика, не сложнее настенных часов. Слушай, а может, я с тобой?

Сергей ловко выдернул бумажки из пальцев у собеседника.

— Не стоит. Я и сам не знаю, когда туда доберусь. Андрюх, ты прости, но у меня правда дело… можно сказать, личное. Давай вечером, на «Адаманте», хорошо?

III

Севастополь,

контора портоуправления

— Недурно устроились… — язвительно заметил Коля. — Светло, не пыльно, даже мух нет. Служи — не хочу! Главное, война далеко.

Побагровевший от негодования Штакельберг, вскочил, задев высокую стопку картонных папок на углу стола. Пирамида качнулась и обрушилась. Штакельберг чертыхнулся сквозь зубы и кинулся подбирать. Двигался он как-то неловко.

— Вот-вот! — безжалостно продолжал Михеев. — Вы бы поосторожнее, барон, а то, глядишь, придавит вас… делами. Так и снова в госпиталь можно угодить! Впрочем, вам там, как я слышал, понравилось?

Штакельберг резко, будто его кольнули шилом, выпрямился. Папки снова посыпались на пол. Адашев, молча наблюдавший за этой сценой, покачал головой и принялся собирать разлетевшиеся бумаги.

— Я не потерплю… — голос его срывался. — Вы не смеете так говорить! То, что я пока на этой службе — не моя вина. Врачи запретили…

— Ах, врачи? — участливо покивал Коля. — Тогда, конечно. Надо беречь себя для семейной жизни.

— Не сметь касаться моих личных дел! — голос Штакельберга сорвался на крик.

— Нет уж, позвольте-с! Месяц назад это были мои личные дела, пока вы с вашей липовой дыркой в плече не сбежали с передовой!

— Ну-ну, Никол, полегче… — заметил с пола Адашев. — Не переходите границы. Наш Петюня, хоть и ходок, а от фронта не бегал, дрался не хуже вас.

— А мне плевать, граф, как он дрался! Я не потерплю такого оскорбления!

— Оскорблением вы называете то, что Александра Фаддеевна предпочла меня? — спросил Штакельберг. Он уже справился с собой и теперь стоял, прямой, бледный, заложив руки за спину. — Поверьте, меня самого это мучит. Когда мы объяснились, я сказал, что…

— Ах, мучит его! — вконец вызверился Коля. Ну, так я тебя избавлю от мучений, гнида остзейская!

И заскреб ногтями по крышке кобуры. Штакельберг еще больше побледнел, попятился и запустил руку в ящик стола. Адашев встал, прижимая к груди собранные «дела».

— Простите, господа, я вам не помешаю?

Михеев замер. Шаткельберг, спрятав за спину извлеченный из стола наган, повернулся к вошедшему. Адашев от неожиданности разжал руки, и папки снова посыпались на пол.

— Зд-дравствуйте, Сергей Борисыч.

— Виделись уже, — добродушно заметил гость. — Двух часов не прошло.

Он встретил Колю и Адашева возле напротив Морского госпиталя, куда те заглянули в поисках Штакельберга, и пригласил отобедать в ресторане.

— Я принес чертежик для лейтенанта… — заговорил визитер, обращаясь к Штакельбергу. — Фу ты, пропасть, забыл фамилию. Да вы должны помнить, он приносил проект механической торпеды. Если не затруднит, передайте, ему будет полезно.

Велесов делал вид, будто не заметил ни разыгравшейся сцены, ни разбросанных по полу бумаг, ни револьвера в руке юноши.

— П-простите, Сергей Борисович. — опомнился Адашев. — Мы тут зашли к барону, и вот…

— Решили навестить выздоравливающего? — понимающе усмехнулся тот. — Что ж, дело нужное. Слышал, у вас какое-то воспаление?

Штакельберг поморщился.

— Да, плечо побаливает. Чертов абрек с его самопалом!

Адашев только сейчас заметил, что Штакельберг держит левую руку полусогнутой и чуть на отлете.

— А вы загляните на «Адамант», — посоветовал Велесов. — Старший лейтенант Дудоров — отличный врач и обязательно вам поможет.

Штакельберг кивнул. Адашев молчал; Коля Михеев убрал руку от кобуры и с независимым видом повернулся к окну.

— Надеюсь, рана не помешает вам совершить небольшую поездку? — продолжал Велесов. — Дело в том, господа, что мне срочно понадобилась ваша помощь. Если у вас не намечено на завтра срочных дел — не откажете проехаться со мной до Евпатории? О машине я позабочусь. Кстати, прапорщик, ваше плечо выдержит поездку? Здешние дороги, увы, ниже всякой критки.

* * *

— Кстати, граф, я вам давеча кое-что обещал?

Кое-как распрощавшись со Штакельбергом, они вышли на улицу и теперь стояли перед зданием управления порта. Коля Михеев угрюмо молчал, изучая узор трещин на стене. Велесов снял с плеча планшетку, щелкнул кнопкой и извлек потрепанный, в темно-розовом переплете томик.

— Вот, прошу. Правописание для вас непривычное, но, думаю, разберетесь.

Днем, в ресторане, после непременного обмена новостями, разговор зашел о литературе. Адашев спросил, нет ли у Велесова чего-нибудь, написанного в будущем, после 20-го? Тот обещал поискать.

Молодой человек жадно схватил книгу. На обложке — картинка в узорчатой рамке: мужчина в странной одежде, с тяжелой квадратной челюстью и мрачным взглядом. За спиной, на фоне решетчатой башни, извиваются тени людей[30].

— Это что-то из вашей истории?

Велесов улыбнулся.

— Нет, это фантастика. Тот же жанр, что и свифтовская «Лапута». Выдуманные события, вроде сказок, но на основе научных знаний. А эта книга была особенно популярна в дни моей молодости. Лучше бы, кончено, дать вам что-нибудь из реальной истории, но у меня все в электронном виде — в устройствах с экранами, вы их видели. А эту я взял в библиотечке «Адаманта». Так что вы с ней поосторожнее, еще возвращать…

Адашев открыл томик и прочел наугад:

— «… бархатный магнитофонный бас вещал: "Там, за гребнем лощины, коварный враг. Только вперед. Только вперед. Рычаги себя и — вперед. На врага. Вперед… Там, за гребнем лощины, коварный враг… Рычаги на себя и — вперед…"

— Ух ты, здорово! — Коля Михеев (куда только делась недавняя мрачность?), по-детски вытянул шею, заглядывая товарищу через плечо. — Тоже про танкистов?

Велесов растерялся.

— Не то что бы про танкистов… В-общем, молодые люди, прочтите, а потом, если захотите обсудим. А пока извините, дела. Завтра в час пополудни жду вас на пирсе. И вот что…

Он чуть помедлил.

— Надеюсь, вы, все трое, будете при оружии?

И, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал прочь, оставив константиновцев в недоумении.

IV