По ту сторону Нила - Николь Фосселер

– Стоп-стоп!

– Все-то вы видите, мисс канарейка.

– Приходится! – воскликнула Бекки, уже с шарфом, одеялом, перчатками и пиджаком в руках. – Ты ведь у меня такой неразумный!

Бекки бросала ему на колени вещи, а Стивен надевал их, одну за другой, притворно ворча и закатывая глаза. Под конец она укутала ему ноги одеялом и встала между инвалидным креслом и дверью.

– Я ничего не забыл? – Стивен, ухмыляясь, похлопал себя по бокам.

– О да, забыл. – Бекки наклонилась к нему, опершись на подлокотник кресла.

«Моя жена», – подумал Стивен, заглядывая в ее темно-синие глаза, пронизанные зеленоватыми искрами.

Свадьбу отпраздновали в конце ноября прошлого года в узком кругу. Венчались в церкви Святой Троицы в Гилфорде. Бекки была в прозрачном белом платье с розами цвета сливочного безе в волосах. Роль подружки невесты взяла на себя Ада, не менее прекрасная в нежно-розовом наряде. У Стивена сердце забилось как бешеное, когда Бекки, сияя всем лицом и с блестящими от слез глазами, появилась в проходе между рядами и под руку с еще здоровым тогда полковником пошла навстречу ему и его шаферу Ройстону, чтобы перед алтарем принести клятву супружеской верности.

И ни устремленные на него взгляды случайных прихожан, ни кислая мина преподобного Пекхама, с явной неохотой венчавшего дочь, не могли омрачить этого дня. Разве что Грейс с Леном недоставало на празднике да преподобный не упускал случая лишний раз пожаловаться на девушку, нанятую домоправительницей вместо Бекки, но уже показавшую свою полную непригодность к делу. Впрочем, добавлял он, с этим можно жить, бывает хуже.

«Моя жена, – думал Стивен. – В горе и в радости, в болезни и в здравии». Он был благодарен Бекки за заботу и веселость, которой она наполняла его дни, и за тепло, которое она давала ему ночами. И все же он питал к ней нечто большее. Любовь? Он давно уже перестал ломать над этим голову.

Стивен обнял Бекки за шею, привлек к себе и поцеловал в губы, пахнувшие спелыми грушами. Сначала он прикоснулся к ним ртом, но потом впивался все крепче, пока она не застонала и не отстранила его, освобождая проход и открывая дверь.

В лицо дохнуло морозом, закололо пальцы. Стивен остановился, чтобы надеть перчатки, а потом покатил по только что очищенной от снега дорожке по направлению к скамье, выпуская изо рта плотные облачка пара. Услышав скрип колес, полковник приосанился и поднял глаза к дубовым кронам, а его сын, остановив инвалидное кресло возле скамейки, снял перчатки и полез в карман за сигаретами.

– Как это все-таки паршиво, постоянно зависеть от чьей-то помощи, – сказал Стивен, зажигая сигарету и выпуская изо рта струйку дыма.

Это прозвучало резче, чем хотел Стивен, почти грубо. Но полковник как будто не замечал, что сын бранится и курит в его присутствии.

Некоторое время они сидели молча. Наконец сэр Уильям тихо сказал:

– Я очень виноват перед тобой. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Его голос походил на шорох опавших листьев.

Стивен сощурил глаза, не только от табачного дыма, но и от навернувшихся слез. Он долго ждал этих слов, и они тронули его, хотя теперь уже значили не так много. Просто Стивен знал, как тяжело они дались отцу.

– Собственно, прощать особенно нечего, – грубовато ответил он. – Я пришел к выводу, что твоей вины в том, что со мной случилось, нет. Это был несчастный случай, не более. Нечто подобное могло бы произойти со мной на охоте или на дороге. Тем не менее… – Стивен посмотрел на тлеющий кончик сигареты. – Тем не менее я жив, а Саймон и Джереми, которые пошли в армию по своей воле, не вернулись домой. Учитывая то, как сложились дальнейшие обстоятельства, я могу считать себя счастливчиком.

Стивен вздохнул и отвернул лицо, утирая перчаткой слезы. Потом искоса взглянул на отца:

– Пойдем в дом, пока ты совсем не окоченел.

Полковник кивнул и попытался встать. Понаблюдав со стороны за его усилиями, Стивен отбросил окурок в снег и подъехал к скамейке, чтобы сэр Уильям смог опереться на подлокотник его кресла.

– Как насчет партии в шахматы, отец?

– До Омдурмана еще два дня пути, – сказал Аббас, поднимаясь с земли.

Он развел небольшой костерок из сухих веток, которые по-домашнему потрескивали и шипели в красных язычках пламени. На мгновенье их маленький лагерь напомнил Грейс уютную комнатку с камином, отгороженную от бескрайних просторов песка надежными стенами верблюжьих спин. Аббас запустил руки в полупустой мешок из тех, что были навалены перед животными, и протянул верблюду две горсти зерна. Тот пожевал губами и, ткнувшись мордой в ладони хозяина, принялся старательно перемалывать пищу мощными, как жернова, зубами.

– Мы выкрасим тебе брови сажей, – сказал Аббас. – Так ты будешь меньше походить на белую, по крайней мере, издали.

Грейс кивнула. Она давно уже не видела себя в зеркало, но, глядя на свои медного цвета руки, могла предположить, что сильно загорела.

– Волосы прикрывай в любом случае, – продолжал наставлять Аббас. – Смотри в землю, никогда не заговаривай первая и не отходи от меня ни на шаг. – Встретив ее удивленный взгляд, Аббас опустил глаза и вытер о халат руки. – Ни у кого не должно возникнуть и подозрения, что ты чужая. А для женщин у Халифы существуют строгие правила.

Грейс подавила беспокойство, которое охватывало ее каждый раз, когда заговаривали об Омдурмане. Она доела ячменную похлебку из выдолбленной тыквы, насухо вытерла импровизированную тарелку кончиком своего балахона и поставила на землю. Аббас не взял с собой настоящей посуды. Ничего лишнего, все в этом походе было продумано до мелочей. Грейс села, обхватив руками колени.

– Откуда ты так хорошо знаешь английский?

– Дела, – отвечал Аббас, приступая к кормлению следующего верблюда.

– Какие дела?

Он коротко взглянул на нее через плечо, блеснув белозубой улыбкой:

– Хорошие дела.

Грейс улыбнулась, встала и поправила штаны, которые вечно сползали под балахоном. Она подошла к Аббасу и осторожно погладила по шее верблюда. Со временем она потеряла всякий страх перед этими своевольными, иногда вспыльчивыми животными и стала относиться к ним с тем же уважением, что и Аббас.

– Ты мусульманин?

– Конечно. – В его голосе звучало удивление.

– Но я никогда не видела, чтобы ты молился.

Он усмехнулся.

– Когда я молюсь, ты еще спишь. Или уже спишь.

Грейс вспомнила каирские минареты и голоса муэдзинов.

– Не пять раз в день? – спросила она.

Аббас махнул рукой.

– Только не в дороге. Аллах поймет меня.

Грейс в задумчивости прикусила нижнюю губу.