Лезвие вечности - Андрей Быстров

– Не знаю. Если не ваши люди напали на нас в Англии…

– Нет, не мои.

– Это вряд ли могли быть и люди АЦНБ.

– Но вы рассказали, что Слейд…

– Да, «крот»… Не знаю. Не могу понять зачем. Я думаю, если и был «крот», то он работал, постоянно или только в одном случае, и на какую-то третью силу.

– Что ж, – вздохнул Бек, – поищем эту силу.

Вилла Генриха Рудольфовича Бека превратилась в штаб операции. Сюда стекались сведения от групп Кондратьева и самого Бека.

К следующему полудню во мраке полной неизвестности забрезжил слабый свет.

Андрей Мезенцев, пришедший в себя в больнице, более или менее связно изложил картину случившегося Градову и милицейскому лейтенанту, работавшему на Кондратьева.

– Через полчаса после твоего ухода, Борис… Мы с Олей разговаривали в комнате… В двери как будто ключ заскре­жетал. Я подумал, что это мог ты почему-то вернуться, у тебя же был ключ… Вышел в прихожую… Дверь очень резко распахнулась, и на пороге – этот мужик.

– Он был вооружен? – спросил милицейский лейте­нант.

– Нет. В руках у него была какая-то железяка, но не пистолет и не нож. Я бросился бежать в комнату… Он меня настиг и сзади – по черепу. Я отключился…

– Опишите его, – попросил лейтенант.

– Да я его меньше секунды видел. Довольно высокий, ростом с вас, плечистый, глаза, по-моему, серые. Точно не скажу. Подбородок округлый, короткая стрижка. Цвет волос? Не помню. Обычное лицо, ничего примечательного. Возраст – лет сорок. Одежда? Самая обыкновенная, летняя. Светлые брюки, рубашка тоже светлая, но не белая. Бежевая, что ли…

Лейтенант мучился с Мезенцевым около сорока минут, выуживая подробности, но дело так и не продвинулось. Зато теперь было известно точное время нападения, а это опора для работы со свидетелями.

Градов задержался в палате после ухода лейтенанта. Он расстегнул сумку и вытряхнул на одеяло пачки долларов.

– Здесь двадцать пять тысяч без какой-то мелочи, – ска­зал он. – Тебе на ремонт.

Мезенцев вытаращил глаза под повязкой.

– Откуда столько?!

– Это не мои. Передает тебе с извинениями человек, по вине которого разбомбили твою квартиру.

– Вот это да… Так возьми их пока! Где мне их тут держать?

– Положи в тумбочку. У меня, как ты заметил, интересная жизнь… Не до твоих пиастров.

– Слушай, Борис… Эти деньги… И Оля… Во что же ты все-таки впутался?

– Расскажу как-нибудь за кружечкой пивка. Ну, счастливо тебе. Выздоравливай.

Градов сложил пальцы колечком, вышел из палаты, сел в «мерседес» и уехал на виллу Бека.

Показания двух свидетелей, бабушки с первого этажа и домохозяйки с третьего, принесли некоторую пользу. Бабушка видела, как мужчина, соответствующий описанию, данному Мезенцевым, подъехал на белых «жигулях» и вошел в подъезд. Домохозяйка, напротив, заметила этого мужчину выходящим из подъезда в сопровождении девушки (она видела девушку лишь со спины и не могла опознать по фотографии). Они сели в машину и уехали. Благодаря домохозяйке удалось уточнить модель «жигулей» – «шестерка» («у бывшего мужа такая же»). Но как Градова, так и Бека с Кондратьевым смущала в показаниях домохозяйки одна подробность. По словам женщины, девушка села в машину добровольно, без малейшего сопротивления, мужчина лишь слегка придерживал ее за локоть.

На номер белой «шестерки» не обратил внимания никто из двоих.

– Вот и найди эту машину, – сетовал Кондратьев. – Их миллион. Только на ГИБДД надежда.

Фотографии Ольги Иллерецкой были розданы сотрудникам ГИБДД и разосланы на большинство стационарных постов. Рассылка продолжалась.

На трассе Москва – Серпухов, возле Щербинки, в день похищения Иллерецкой сержант Петров остановил белые «жигули» шестой модели. В машине, кроме водителя, находилась девушка на переднем сиденье, пристегнутая, как и положено, ремнем безопасности. Сержант подошел к затормозившему автомобилю, козырнул, представился и попросил предъявить документы.

– Шатуров Владимир Осипович?

– Точно так, – улыбнулся водитель.

– А пассажирка?

– Сестра моя младшая, Шатурова Ольга Осиповна.

Сержант заглянул в машину. Ему показалось странной неподвижность девушки, смотревшей прямо перед собой. Пьяная, что ли, или дури накурилась? Ну да это сержанта не касается, водитель-то трезвый.

Предвосхищая дальнейшие расспросы, сидевший за рулем мужчина протянул Петрову паспорт девушки.

– Шатурова, – пробормотал Сержант, – Ольга Осиповна… Все правильно.

– К матери едем, в Столбовую. У меня что-нибудь не в порядке?

– Машина грязная.

– Закрутился с работой… Вымою. Приедем, и сразу вымою, честное слово.

Сержант тщетно искал, к чему бы еще придраться. Проверил аптечку, багажник, изучил талон техосмотра как под микроскопом. Никаких нарушений… И все же сержанту не хотелось отпускать эту машину. Она ему не нравилась.

Если бы его спросили чем, он бы не ответил. Профессиональная интуиция подсказывала: что-то нечисто.

Но интуицию, как любят подчеркивать бюрократы, к делу не подошьешь. И сержант с сожалением разрешил водителю продолжать путь. Номер машины он, конечно, записал.

Придя на службу следующим утром, сержант Петров увидел фотографию разыскиваемой Ольги Иллерецкой. Только тогда он понял, что не давало ему покоя. Не поведение девушки в «жигулях», а вернее – отсутствие поведения, – это ее личное дело. Просто сержант уже видел эту девушку – мельком, по телевизору, – и ее фамилия была вовсе не Шатурова.

Сообщение сержанта Петрова долго добиралось до Кондратьева, ибо формально полковник не имел права заниматься делом Иллерецкой, не входившим в круг его обязанностей. Вообще же подвести законную базу под розыск Иллерецкой оказалось неожиданно легко. Как выяснилось, ее давно искали многие – журналисты, художники, друзья. Знаменитый Родзянко, устроивший Ольге выставку, даже обратился в милицию. Заявление у него не приняли, мотивируя тем, что Иллерецкая не крепостная крестьянка и не обязана появляться в выставочном зале или ночевать дома. Это, может быть, и необычно, сказали ему, но криминала не усматривается.

Теперь же в милицию поступило заявление от Андрея Мезенцева – о наглом нападении на его квартиру и об исчезновении пришедшей к нему в гости девушки. С подачи Кондратьева милицейские чины зашевелились, вспомнив и о беспокойстве Родзянко. С приобретающей известность художницей уже в то время было не все в порядке, решили они.