Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев

«С победою и с раною» — нет ли тут шарады? Кауфман ведь любил сострить, да и мода была такая в Ташкенте. В ответ на это Веревкин прислал следующее письмо: «В Хиве две партии: мирная и враждебная. Последняя ничьей власти не признает и делала в городе всякие бесчиния. Чтобы разогнать ее и иметь хотя какую-нибудь гарантию против вероломства жителей, я приказал овладеть с боя одними из городских ворот, что и исполнено. Войска, взявшие ворота, заняли оборонительную позицию около них, где и будут ожидать приказания вашего превосходительства. Всякие грабежи мною строго воспрещены».

Из этого письма видно, во-первых, что Веревкин считал ту партию, которая сидела на стенах с его стороны, спустила ему две пушки свои и помогала строить брешь-батарею, за враждебную, так как от выстрелов по воротам могла пострадать только она; а во-вторых, всю эту затею с воротами он считал боем… Взяли, мол, с боя и заслуживаем боевых наград!

Письмо это Кауфман получил около 2 часов, когда уже вступал в Хиву во главе войск.

Гродеков, написавший свою книгу довольно беспристрастно, осуждает этот фарс Веревкина следующими словами: «Как видно из предыдущего, в форсированном занятии шах-абатских ворот не было никакой надобности, и оно может быть объяснено единственно желанием Веревкина фактически показать, что Хиву занял он, а не туркестанский отряд».

Мы, со своей стороны, добавим, что в оправдание своих последних самостоятельных действий Веревкин мог сослаться на инструкцию, дававшую ему право продолжать геройствовать, несмотря ни на какие переговоры врага с Кауфманом, а самому никаких условий не принимать, пока не соединится с Кауфманом. Как мы видели, он лично с большею частью своего отряда действительно, пока не соединился еще с главнокомандующим и, стало быть, не подчинился еще ему вполне и беспрекословно, почему и считал себя вправе действовать по всей своей воле…

Получив извещение, что все приказания его хивинцами исполнены, и что улицы по пути к ханскому дворцу очищены, Кауфман вступил в город в 2 часа дня под звуки даргинского марша, исполненного музыкантами Ширванского полка. С ним вступили 9 рот, 7 сотен и 8 орудий. Сам Кауфман ехал не впереди, а в середине отряда с их высочествами и штабом. В этом сказался эриванский опыт. Кауфман нередко вспоминал и рассказывал, что во время вступления Паскевича в Эривань, когда все были в походной форме и только один обер-аудитор надел треуголку, какой-то фанатик, поклявшийся убить Паскевича и засевший над воротами, принял аудитора за главное лицо в отряде и действительно убил его… У ворот для встречи Кауфмана стоял впереди массы жителей старик Сеид-Омар без шапки, а рядом свезенные сюда хивинские пушки. Все площади и часть боковых улиц запружены были арбами с разным имуществом, женщинами и детьми, спасавшимися сюда из окрестностей города.

Громкие приветствия народа, благополучно отделавшегося от опасностей войны и радостные крики рабов-персиян, продиравшихся вперед и показывавших потертые кандалами руки и ноги, сливались с музыкой марша. Войдя в цитадель, войска остановились перед ханским дворцом. Кауфман объехал войска, поздравил их с победою и славным походом, увенчавшимся достижением цели, благодарил их именем государя за службу, труды и подвиги.

Затем одна рота послана во дворец для занятия караула, а следом за нею въехал в ворота и Кауфман со свитою. Остановившись перед узкою и низкою дверью, в которую уже нельзя было въехать, Кауфман слез с коня и вошел во внутренний дворик, устланный коврами, где в открытой галерее стоял трон хана и где обыкновенно происходили официальные приемы. Трон этот теперь хранится в Московской оружейной палате.

На террасе, в галерее, Кауфман принял депутатов от города и его окрестностей, сказал им, чтобы они ничего не боялись и передали это народу: русские и сами их не тронут, да и другим не дадут их в обиду.

Так как сам Веревкин на соединение с Кауфманом не шел, то по правилу, завещанному еще Мухаммедом (если гора к тебе не идет, то сам ты иди к ней), Кауфман отправился с конвоем из одной сотни, через Шах-аббатские ворота, в лагерь Веревкина… Здесь он также объехал войска, поздравил их с победою и благодарил за службу.

Веревкин, вероятно, чувствовал себя не совсем ловко. Кауфман был сильно недоволен последними его действиями и назначил расследование. Допрошен был и диван-беги Мат-Нияз, видевший оперетку. Говорили, что идея последнего, вроде как бы боевого, занятия Хивы, принадлежала Скобелеву… Это на него похоже…

Вследствие отзыва начальника главного штаба было запрещено представлять к ордену Св. Георгия позже двухнедельного срока после оказанного отличия; поэтому многие из считавших себя достойными награды подали рапорты с описанием своих подвигов…

В деле № 128 полевого штаба на л. 56–57 имеется наградной лист Скобелева, с ходатайствами Ломакина и Веревкина следующего содержания: «В деле под стенами Хивы 29 мая, устроив в 200 шагах от оных брешь-батарею, пробил в стенах брешь, первым ворвался в город, занял и отворил городские ворота и удерживал их все время до прихода главного отряда, за что полагаю наградить орденом Св. Георгия 4 ст.».

Сбоку рукою Кауфмана надписано: «Эту штуку он сделал не один, а вместе с графом Шуваловым, вдвоем они штурмовали и заняли город». Вместо Георгия Кауфман назначил Станислава 2-й степени…

30 мая, в годовщину рождения Петра Великого, в войсках отслужено благодарственное молебствие и панихида за Петра I и за всех убиенных в войнах с Хивою. В этот же день в Ташкент отправлен, через Бухару, джигит с бумагами и телеграммой для отправки в Петербург на имя государя. В ней сообщалось следующее: «Войска оренбургского, кавказского и туркестанского отрядов, мужественно и честно одолев неимоверные трудности, поставляемые природою на тысячеверстных пространствах, которые каждому из них пришлось совершить (?), храбро и молодецки отразили все попытки неприятеля заградить им путь к цели движения, к гор. Хиве, и разбив на всех пунктах туркменские и хивинские скопища, торжественно вошли и заняли, 29 сего мая, павшую пред ними столицу ханства. 30 мая, в годовщину рождения императора Петра I, в войсках отслужено молебствие за здравие вашего императорского величества и панихида за упокой Петра I и подвижников, убиенных в войне с Хивою. Хан хивинский, не выждав ответа от меня на предложение его полной покорности и сдачи себя и ханства, увлеченный воинственною партией, бежал из города и скрылся ныне в среде иомудов, неизвестно, в какой именно местности. Войска вашего императорского величества бодры, веселы и здоровы». Замечательно, что к прибытию джигита с этой телеграммой в Ташкент только что дотянули телеграф от Верного до Ташкента, и первою пошла за № 1 именно телеграмма о взятии Хивы! На молебствии, при возглашении многолетия государю императору и всему царствующему дому, салют производили хивинские пушки, хивинским же порохом.

На другой же день по занятии Хивы туркестанский отряд отошел на 1 1/2 верст назад по хазараспской дороге и стал лагерем вокруг сада Гендримьян. Оренбургский оставлен на прежней стоянке по хазаватской дороге, а кавказский, отделенный от Веревкина, поставлен в промежутке между этими отрядами в огромном саду, на ургенчской дороге. Главные пути к Хиве были, таким образом, перерезаны.