Хроника взятия Сеуты - Гомиш Ианниш де Зурара

в награду за службу, кою я вам сослужил, и ради того, чтобы приумножить мое положение и мою честь, я прошу у вас как милости, чтобы вы здесь сделали меня рыцарем!

Каковой вещи, сказал Король, он был весьма рад. И так сделал там Король Гонсалу Лоренсу рыцарем, как уже сказано.

ГЛАВА LXXVII

О великом движении, что было в городе, и о манере, коей мавры держались в своей защите (defendimento)

Вполне можете оценить вы, каков был труд одних и других после того как дела пришли в такое состояние; промеж каковых [врагов] стоял шум столь великий, что многие говорили впоследствии, будто его слышали в Гибалтаре [Гибралтаре], и множество замечательных вещей случилось в тот день в круговороте (revolvimento) того деяния, что были бы весьма достойны памяти, кабы дошли они до нашего сведения. Ибо весьма следует принимать во внимание, что там, где собралось столько добрых людей, жаждущих доблестных дел, не могло случиться вещей иных, кроме как великих и добрых, тем более когда был явлен столь зримый знак, каковым была великая погибель мавров, произошедшая в тот день.

Однако вы должны знать, что две вещи были там, чрез кои добротность всех [наших] не была столь совершенно узнана, как должна была.

Первая и основная была оттого, что битва та состоялась внутри города, и тем гораздо более, что улицы были столь узки, как они были, коих устройство не впускало в них более, нежели очень немногих, ибо коли битва та была бы в поле либо на какой-нибудь обширной площади, гораздо большею была бы ее слава.

Второю же вещью была запоздание, что имело место при записывании хода того деяния, поскольку, как я уже сказал в прологе сей истории, основная часть всех добрых [знатных] уже скончалась, иные же люди, из народа, не имели в тот день иной заботы, кроме грабежа, что находили они вполне достаточным, дабы насытить свою алчность.

И сей случай был весьма опасный, поскольку дома имели двери низкие и узкие, и были сделаны согласно распорядку (ordenanca) мавров, и [наши] люди с тем пылом алчности, что несли, входили безо всякой предосторожности, а многие из тех мавров оставались (jaziam) в своих домах, выказывая неразумное упорство, каковое было равносильно смерти, коей они могли избежать, и они принимали его [упорство] за некую мудрость, говоря промеж себя:

— Раз уж мой злой жребий оказался таков, что чрез него настал час подобного зла, я желаю умереть здесь, в сем доме, в коем умерли мои отцы и деды!

И так оставались горемыки внутри тех домов, до тех пор пока не приходил к ним их последний час; и со смертною тоскою (mortal femenca) взирали на красу вещей, что отцы их или деды в них [домах] содеяли. И насколько надежда была вернее, нежели погибель, настолько те вещи казались им прекраснее, поскольку желание естественным образом испытывается к вещи, коей нам более всего не хватает; и когда они вот так их созерцали, то впивались в них напряженно очами, и подавали весьма великие стенания, вспоминая о своем конце.

— Ах, святой пророк! — говорили они. — И каков же есть тот иной [мир], в коем предстоит тебе воздать нам за верность, что хранили мы твоему закону, коли ты бросаешь нас в час подобной нужды?

И были там такие, что не имели времени окончить сие помышление, как уже ощущали [присутствие] врагов; и с тою же подобною жалобой становились за двери, дабы убить врагов, когда те пожелают войти. Однако сие не приносило им особой пользы, ибо они находили христиан вооруженными, и не могли им навредить так легко.

И с сим никогда не случалось, в подобных местах, чтобы кто-нибудь один [из наших] входил без того, чтобы не встретить некоторых других подле себя. И таково было отчаяние тех мавров, что без оружия и железа бросались они на христиан; и не было там такого, ни столь отчаявшегося, ни [устрашившегося] великого множества, им зримого, что бы не выказал признаков защиты, и уже лежали они растянувшись на земле, и дух их уже почти оставил тела, а они все еще двигали своими руками в одну сторону и другую, как те, кто желал рассечь некую вещь.

И некоторые из тех мавров забирали свои богатства и топили их в колодцах, или же закапывали их в углах своих домов, воображая, что, хотя на то время они и теряют свой город, но что они еще снова отвоюют его, когда и смогут воспользоваться теми вещами, что таким образом прятали.

ГЛАВА LXXVIII

О том, как Инфант Дон Энрики свернул на улицу справа, и о делах, что он там свершил

Сказали мы в других главах о том, как Инфант Дон Энрики предположил, что брат его был в какой-то другой части [города], и посему спустился в направлении улицы справа (deceu-se contra a rua direita), дабы пойти на осаду твердыни замка, ибо всем прочим делам в городе он уже не придавал никакого значения, вследствие поражения, что терпели мавры; и тем менее удовлетворялось его желание всякою изустною доброю вестью, что получал он в том деянии, — не потому, что бы не ведал добро величие победы, но потому, что давалась она со столь малым трудом. Ибо верно есть то, что более всего мы любим и ценим ту вещь, над коею власть обретаем чрез великий труд, и посему говорит философ [Аристотель] в книге об экономике [364], что юноши презирают богатства, поскольку те достались им легко, и потому они естественным образом щедры и расточительны, старики же напротив. И потому автор представляет себе здесь, как Инфант говорил про себя:

«Чем послужило мне то, что я был первым предводителем, коему Король, мой сеньор и отец, приказал высадиться на сушу, ведь со столь малым трудом предстояло мне обрести победу? И что за славу смогу получить я в день своего [посвящения в] рыцарство, коли меч мой не будет омочен в крови неверных?»

И, следуя вот так с сим помыслом, он достиг улицы справа, по каковой пройдя малое расстояние, узрел следующих ему навстречу многих христиан, коих, согласно верной оценке, было до пятисот; и они бежали пред маврами, и, видя их, Инфант опустил забрало бацинета, и опустил руку в щит, у него бывший, и дал пройти за себя всем [бежавшим] христианам, пока не