Меченые - Сергей Шведов

— Тем хуже для них, — надменно произнес Чуб. — Я сровняю с землей замки непокорных.

— Ты так уверен в своих силах? — удивился Рыжий. — Сотня меченых — это не так много, а у твоего союзника не более пятидесяти арбалетчиков.

— Шестьдесят, — поправил Чуб, — но каждый из них стоит двух десятков.

Капитан поднялся с кресла и жестом пригласил меченых следовать за собой. Во дворе замка он взял из рук чужака странный металлический предмет. Меченые переглянулись — кажется, это было то самое таинственное оружие древних, о котором они спорили в доме владетеля Нидрасского. И именно о таком оружии рассказывал им Хой! Чуб решительным шагом направился к воротам замка, возбужденные меченые гурьбой повалили следом. Капитан ступил на опушенный мост, поднял грозное оружие и прицелился в крону одинокого дуба, возвышающегося на противоположном берегу ручья. Послышался громкий, непривычный для уха треск. Туча воронья поднялась с дерева, но несколько птиц взлететь не сумели — черными окровавленными комьями они попадали на землю.

— А почему ты так уверен, что эти арбалеты не повернутся против тебя? — тихо спросил Тор.

Чуб вздрогнул и резко обернулся:

— За верность суранцев ручается Чирс.

— А кто ручается за его верность?

— Чирсу нужны меченые, чтобы противостоять Храму, — нахмурился Чуб. — Это долгая история, Тор.

— Кажется, я догадываюсь, о ком ты говоришь. Одного такого я убил в доме королевы Ингрид, он был похож на твоего Чирса.

— Это серьезная опасность. Храм способен стереть в порошок и Приграничье, и Лэнд. Отец Чирса и Данны был главным жрецом Храма, его изгнали в результате переворота.

— И зная о грозящей Лэнду опасности, ты затеваешь гражданскую войну? — укорил капитана меченых Тор. — Не лучше ли договориться со всеми: с ярлом Гоонским, с владетелем Брандомским, с королем Рагнвальдом, наконец?

Чуб усмехнулся, жесткая складка рассекла его высокий лоб:

— Двадцать лет назад капитан Башни Лось отказался верить твоему отцу — ему казалось, что общая опасность объединяет всех. Где теперь Лось? Где поддержавшие его лейтенанты? Их кости гниют в земле, а торжествует ярл Гоонский, для которого собственные интересы оказались превыше общего блага. Нет, Тор, мы сможем спасти Лэнд, лишь собрав его под один кулак, и этим кулаком будет Башня. Вечной угрозой она будет висеть над головами смутьянов, и это научит их быть покорными. Так было и так будет. Когда-то твой отец поклялся отомстить за разрушенную Башню и железной рукой навести порядок в Лэнде, или клятва Туза для тебя ничего не значит?

— Я не Туз, капитан, — я Тор. И я не давал такой клятвы. Я жил среди людей, которым ты собираешься мстить, я сражался с ними плечом к плечу и против стаи, и против кочевников, я сидел с ними за одним столом, пил вино из одной чаши, и они считали меня своим другом.

— Значит — война?

— Не знаю, капитан, я должен подумать.

— Я подожду, Тор, — глухо сказал Чуб, — но и ты поторопись.

Меченые с напряженным вниманием прислушивались к разговору капитана с владетелем Нидрасским. И хотя вслух никто не высказал своего мнения, Тор вдруг почувствовал, как незримая стена вырастает между ним и остальными, круто ломая его жизнь, и за этим изломом остается все, чем он так дорожил: друзья, надежды, мир и спокойствие в крае. Чуб не остановится. Тор вдруг осознал это с полной отчетливостью. Никто не сможет переубедить этого человека, уверенно попирающего крепкими ногами плиты двора чужого замка. У Чуба своя правда, за которой двадцать лет изгнания и могилы павших друзей. Для него не мстить — значит, не жить. Все эти годы он упорно шел к своей цели расчетливо и последовательно создавая условия для решающего удара. А владетель Нидрасский слишком поздно понял, как далеко заглядывал Чуб и как дорого обойдутся его планы Лэнду.

— Я с тобой, Тор, — сказал вдруг Ара, и его слова про звучали громом среди ясного неба.

Шорох попытался было встать у смутьяна на пути, но Ара ударом плеча отбросил его в сторону.

— Прекратить, — крикнул Чуб Шороху, — я никого не держу. Но знайте, из Башни легче уйти, чем вернуться обратно.

— Башни пока нет, а кровь ты уже пролил. — сказал Рыжий, вставая рядом с Тором, синие глаза его холодно смотрели на капитана. — Я не хочу быть слепым орудием мести в твоих руках. И будучи меченым, я хочу остаться человеком.

Следом за Рыжим последовал Сурок. И уж совсем неожиданно и для Чуба, и для Лося еще двое, Чиж и Лебедь, присоединились к своим товарищам.

Суровая складка пролегла у Чуба между бровей:

— У вас было право выбора, меченые, но придет пора и ответа за этот выбор.

Шесть человек молча вскочили на коней и, не прощаясь ни с кем, покинули Ожский замок, который так долго был их домом.

— Моя ошибка, — сказал Чуб, когда они остались с Лосем наедине, — слишком долго вы жили без своего капитана.

— Я говорил тебе когда-то: Тор никогда не будет меченым до конца — замок не выпустит своего владетеля из каменных объятий.

— Поживем — увидим, — махнул рукой Чуб. — Веселее, меченый, жизнь продолжается, и ничего не потеряно, пока мы живы.

Как и в прошлый свой приезд, Лаудсвильский остановился в замке Ингуальд. Благородный Рекин и сам себе не смог бы объяснить, что привлекало его в этом небогатом приграничном замке: простодушие и гостеприимство владетеля, красота хозяйки или возможность быть в самой гуще событий. Но так или иначе, посланец ордена именно Ингуальд выбрал местом своего постоянного пребывания. Сюда стекались со всего Приграничья сведения о настроениях в замках, о происках ярла Гоонского, о передвижениях непоседливого Чуба, о таинственных духах и многом другом. Время от времени Лаудсвильский отправлял обширные послания главе ордена, но далеко не все сведения, полученные им от агентов в Приграничье, становились известными в Нордлэнде. Благородный Рекин был предан интересам ордена, но еще большей была его преданность собственным интересам. Огромные средства, которыми распоряжался Бьерн Брандомский, не могли не привлечь внимания пронырливого посланца серых. Лаудсвильский без труда установил, что баснословные траты Бьерна нельзя объяснить ни доходами с собственных земель, ни постоянными набегами на казну Приграничья, которой хитроумный владетель распоряжался практически единолично. Был еще один источник пополнения богатств Бьерна, быть может, самый существенный. Поначалу Рекин заподозрил Брандомского в связях с молчунами и Чубом. Огромные средства Башни, накопленные за столетия разбоев, так и не были найдены. Не вызывало сомнений и то, что капитан меченых имеет доступ к этим сокровищам. Но вскоре Лаудсвильский отказался от этой версии. Стало очевидным, что Чуб скорее удавится, чем отдаст хотя бы золотой своим смертельным врагам. Смутные слухи о золоте духов доходили и до Рекина, но поначалу он не придавал им особого значения. Подобными слухами были наводнены и Приграничье, и Лэнд, но они лопались как мыльные пузыри стоило только заняться ими всерьез. Однако встреча с одним из бывших дружинников Гоонского, неким Эстольдом, ставшим активным приверженцем ордена в Приграничье, заставила Рекина призадуматься. Эстольд рассказал владетелю о походе в земли духов лет пятнадцать тому назад. Более всего убедила Лаудсвильского сумма, которую Гоонский продолжал выплачивать ушедшему на покой дружиннику. И, как утверждал Эстольд, не только ему одному. Это золото держало на замке языки всех участников похода.