Новое индустриальное общество - Джон Кеннет Гэлбрейт

3

Таковы вкратце основные результаты нашего странствования в поисках истины. Неизбежно возникает два вопроса: куда влечет нас этот поток новых явлений? И как управлять им?

Ни один из этих вопросов не имеет фактически такого значения, как те вопросы, которые уже были здесь рассмотрены и, хочется думать, решены. Приятно, конечно, знать, куда мы идем, но гораздо важнее знать, куда мы уже пришли. Суждения о будущем непременно вызывают критику, питаемую тоской по прошлому, прочной привязанностью к заблуждениям, добытым с трудом, а следовательно, столь дорогим сердцу, общераспространенной потребностью верить в желаемое вместо действительного. Однако, когда дело касается суждений о настоящем, у нас имеется возможность апеллировать к двум великим судьям, а именно к внутренней согласованности выдвинутых идей и к их соответствию фактам, доступным наблюдению. Читатель, вероятно, согласится, что эти судьи сослужили нам здесь верную службу. Но, когда предпринимается экскурсия в будущее, эти гиды исчезают. Прогнозы бывают разумные и глупые, но разница между ними не так уж очевидна.

Существуют также трудности, связанные с одновременным суждением о том, что произойдет, и о том, что должно произойти. Есть ли смысл предсказывать зловещие тенденции, когда имеется надежда, что разум народа окажет им противодействие, которое сведет их на нет? Любой человек, придающий большое значение идеям и их пропаганде, не сможет убедить себя в том, что они лишены влияния. Они действительно не лишены влияния. И те люди, которые выдвигают идеи, обычно приветствуют критику, если это разумные люди. Их может пугать только спокойная реакция как доказательство того, что их идеи никого особенно не взволновали. Я питаю надежду, что разум народа сведет на нет некоторые из наименее желательных тенденций индустриальной системы и тем самым опровергнет предсказания, основанные на этих тенденциях. И я рассчитываю также на полемику, которая подтвердит важное значение подобного изменения.

4

Есть еще одно соображение, побуждающее нас заглянуть в будущее, как бы это ни было трудно. Традиционной особенностью англо-американских экономических исследований является их резко выраженный нормативный характер, несмотря на то что люди, стоящие на возвышенно-абстрактных научных позициях, постоянно порицают такой подход. Для того чтобы определить, можно ли принимать всерьез того или иного диагноста, ему следует задать вопрос: «Ну хорошо, что же Вы сделали бы в данном случае?» Я задавался главным образом целью описать особенности индустриальной системы. Но ограничиться только этим значило бы убедить большинство читателей в том, что представленное описание не очень-то уж полезно.

Больше того, некоторые практические проблемы немаловажного значения уже были подсказаны предшествующим изложением. Говорилось, например, о первостепенной роли техники в индустриальной системе и о ее специфической связи с развитием оружия немыслимой разрушительной силы и жестокости. Как же нам спастись от него? Возникает также проблема личности в индустриальной системе — системе, которая и в сфере производства и в сфере потребления требует подавления индивидуальности. Все мы привержены идее суверенитета и неприкосновенности человеческой личности, но как спасти человеческую личность, если это вообще можно сделать? Имеются, очевидно, такие области жизни — область искусства, например, — которым индустриальная система не благоприятствует. Невольно задумываешься и над тем, остается ли образование образованием, когда оно приковано к колеснице индустриальной системы. Наконец, существует проблема отношения индустриальной системы к свободе выражения идей и убеждений и к политическому плюрализму. Этот момент требует специального рассмотрения.

5

В течение почти всей истории человечества политические интересы и конфликты порождались экономическими интересами и конфликтами — в этом пункте сходятся такие мыслители, как Маркс и Альфред Маршалл, придерживавшиеся столь разных взглядов. Так было и в Соединенных Штатах, где политика отражала столкновение и взаимопроникновение интересов кредиторов и должников, производителей на внутренний рынок и на экспорт, города и деревни, потребителей и производителей, а главным образом и в классической форме — интересов капиталистического предпринимателя и рабочего класса.

Индустриальная система, как мы видели, в удивительной степени объединяет в себе и поглощает эти классовые интересы. Она достигает этого отчасти тем, что сводит к минимуму источники столкновения интересов, и отчасти используя вытекающую отсюда готовность к компромиссу для завоевания контроля над умами. В этом процессе цели индустриальной системы становятся целями всех, кто связан с нею, и тем самым — при их несколько более широком толковании — целями всего общества.

В прошлом самоанализ и критика экономической системы и ее целей могли иметь место в связи с наличием противоречия экономических интересов и обусловленных им политических разногласий; эти же факты служили толчком к такой критике. Капиталистический предприниматель (или профсоюзный лидер) редко обнаруживал способность к проницательной критике своей собственной персоны или своих собственных целей. Но в беседах со своими доверенными лицами, сторонниками, находившимися у него на содержании, учеными и подхалимами он бывал значительно менее сдержан, когда разговор касался тех, с кем он вел экономическую борьбу. И в расщелинах этого противоречия экономических интересов разрасталось также много ученых концепций. Если их выводы бывали неблагоприятны для одной стороны, то они пользовались полной поддержкой другой.

И вот возникает вопрос: если индустриальная система ликвидировала противоречие экономических интересов, то кладет ли она конец всякому исследованию целей общества? Служат ли ее методы контроля — управление рынком и поведением потребителей, отождествление ею своих целей с задачами общества и приспособление последних к собственным целям — также тому, чтобы свести к минимуму социальный самоанализ? Короче говоря, является ли индустриальная система по своей природе монолитной? И очень гуманной? В какой степени общество черпает силу из плюрализма экономических интересов, который в свою очередь питает плюрализм политических суждений и общественной мысли?

Последние годы ознаменовались интересным и широко распространенным политическим явлением. Речь идет о недовольстве общепринятыми и санкционированными общественными взглядами, которое, хотя и не опирается на четкую платформу, особенно заметно среди студентов и интеллигентов. Эти взгляды независимо от того, поддерживаются ли они открытыми либералами или консерваторами, объявляются воззрениями «истэблишмент». Отвергаются (и в этом есть своя логика) не только экономические, социальные и политические взгляды элиты, но и характерная для нее одежда, обычная архитектура ее жилищ и даже мыло, средства ухода за волосами и другие предметы, производство которых является признанным мерилом преуспевания. Отказ от всех этих вещей демонстрируется раскольниками весьма наглядно. Следует ли считать подобные явления истинными контурами разногласий в обществе, в котором контуры предшествующих конфликтов были стерты? К этой группе вопросов я сейчас и перехожу с гораздо меньшей решимостью, чем к предыдущим главам.