Ночной молочник - Андрей Курков

В памяти Илька Петровича аукнулось только что услышанное «я вам кофе наколочу». Сказал бы ему кто-нибудь в Киеве такое, он бы им лекцию о чистоте речи прочел. А тут, в селе, прозвучало оно из уст пожилой женщины так естественно и нормально! И увидел он за этими словами весь процесс, немудреный и конкретный. Вот возьмет она чашку, бросит в нее две-три ложки растворимого кофе, сыпнёт ложечку-другую сахару, капнет кипятка, чтобы кашица кофейная завязалась. И начнет ложечкой эту кашицу колотить, пока та не потеряет свой темно-коричневый колер и не приобретет цвет каппуччино.

Вздохнул Илько Петрович.

«Нет смысла воевать с этим», – подумал.

А через пару минут, когда эмалированный синий чайник, украшенный крупными нарисованными ромашками, из носика струю пара пустил, насыпала Александра Васильевна в большую фаянсовую кружку сахара и кофе, кипятка накапала и – точь-в-точь, как Илько Петрович только что себе представил, принялась ему кофе колотить.

Вспомнил тут гость, что в первый раз она ему молотый кофе в чашке запаривала. А теперь вот другим кофе угощает. Почему?

Вопрос у гостя возник, но задавать он его не стал. Он ведь сюда за молоком для малыша приехал, а не кофейные традиции украинского села изучать!

«Кофейные традиции украинского села!» – повторил он более размеренно только что промелькнувшую мысль. – Надо записать! Дать студенту задание… Вот, хотя бы Серафимчуку. Дать ему этот адрес. Пусть приедет, интервью у нее возьмет, по другим старушкам и дедам походит… Нет, сюда его не надо! А то узнает случайно, что тут кормилица профессорского малыша живет! За его спиной в университете и так шепчутся, мол, старый профессор на своей молоденькой студентке женился. Да еще и на отстающей по причине слабого здоровья. Нет, нельзя никого в личную жизнь пускать. Особенно этих сообразительных студентов типа Серафимчука!

Кофе, «наколоченный» Александрой Васильевной, пришелся Ильку Петровичу по вкусу. Хотя ни одному из своих знакомых он бы в этом не признался. По рангу и статусу ему должен нравиться эспрессо или эспрессо-макиято. Но здесь за его лицом и за содержанием фаянсовой кружки никто не следил. Поэтому по мере опустошения кружки на лице все яснее прочитывалось получаемое гостем удовольствие.

Александра Васильевна, поставив перед гостем кофе, вышла. Он сидел на кухоньке один и удивлялся ощущению уюта, возникшему у него в этот второй свой приезд.

– Ну так сколько ему налить? – спрашивала баба Шура у дочки, сидевшей на кровати с маринкой на руках.

– Пусть подождет, я ему свеженького сцежу. Вон одна грудь полная совсем! – Ирина дотронулась до левой груди. Уткнувшись личиком в правую, оголенную, спала на ее руках малышка, появившаяся здесь с легкой руки Егора.

– Да давай, я ему ту банку из бойлерной отдам. Там же почти литр! – Александра Васильевна перешла на шепот.

– Там вчерашнее и позавчерашнее вместе слито, – Ирина отрицательно замотала головой. – Вдруг у их малыша животик заболит?! Пускай стоит, скисает. Я потом для Яси творожок из него сделаю.

– Ну как хочешь! – буркнула мама и вернулась на кухню.

– Вы еще чуток подождите! Сейчас свежее-свежее будет. Она только малышку приспит!

Минут через двадцать Ирина сама в кухню молоко принесла.

Илько Петрович на ноги поднялся – первый раз ведь с кормилицей своего сыночка увиделся, хоть ее имя и знал. Взял из ее рук неполную литровую банку. Поискал глазами свой портфель, но тут же вспомнил, что в машине его оставил.

Александра Васильевна ему тут же матерчатую сумочку раскрыла, чтобы он в нее банку опустил.

– Потом привезете, – сказала она негромко.

– А вашего сыночка как зовут? – спросила Ирина.

– Богданчик.

– Гарное имя! – закивала Иринина мама.

Оставив на кухонном столе тридцать гривен, вышел гость в коридор.

Ирина в окошко кухонное проследила, как он в свою «Волгу» сел. Как на их дверь задумчиво глянул. Как машина от забора отъехала.

Выезжая с улицы на дорогу, он чуть не зацепил красную «мазду», сворачивающую на эту же улицу. Выругался в мыслях, на тормоз нажал. Когда протиснулась «мазда» между его «Волгой» и забором первого по улице Щорса двора, снова тронулся в путь. Выбрались колеса машины с грязной «гравийки» на твердый асфальт, и дальше уже ехалось Ильку Петровичу легко. Дорога была свободна, а значит, и мысли можно было от дороги освободить. И подумать о чем-нибудь более интересном и важном.

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

Целый день после визита к психиатру Семену не хотелось возвращаться домой. Он боялся скандала, боялся расспросов жены об Алисе. Ведь наверняка она теперь думает, что это его любовница. А что еще может подумать жена, найдя фотографию другой женщины в портмоне мужа? Впрочем, наверняка Алиса и на самом деле его любовница! Только в другой, ночной жизни, за которую он, Семен, никакой ответственности не несет. Ведь Володька говорил, что он, Семен, заходил к Алисе домой на Чеховский переулок и несколько часов оставался у нее ночью!

Небесное пространство в этот день было поровну разделено между облаками и солнцем, поэтому теплые солнечные лучи время от времени заставляли Семена щуриться, бросать взгляд вверх. И в такие моменты возникало в его душе необычное спокойствие, некая тихая радость. И он забывал о доме и Веронике, о психиатре и Алисе. Он как бы замолкал внутри себя, ни о чем не думал, ни о чем не беспокоился. Но как только солнечный луч обрезался очередным облаком, дневной свет переставал быть ярким и беспокойство возвращалось в душу и в мысли Семена.

Только когда солнце скатилось за дома города, Семен смирился с наступавшими сумерками и, не спеша, отправился домой. Ему было жалко Веронику. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед ней, виноватым за приближающееся время скандала, за то, что носил в бумажнике не ее фотографию.

Но, к удивлению Семена, Вероника не собиралась скандалить. Она повергла мужа в полную растерянность, ведь как только он зашел в коридор и замешкался там, разуваясь, жена вышла к нему и, ничего не говоря, обняла его и поцеловала в губы.

– Где ты бродишь? – спросила она ласковым полушепотом. – Я соскучилась…

Семен поначалу испугался. Подумал, что с Вероникой что-то не в порядке и что ей пора к психиатру. Но взгляд у жены отличался естественной, а не сумасбродной теплотой. И руки у нее не дрожали, как семь или шесть лет назад, когда ее настроение могло меняться по несколько раз за один час.

– Я гулял, – ответил Семен дрожащим голосом.

– Тебе надо отдохнуть, – Вероника смотрела прямо в его глаза. – Ты голоден?

– Ага, – Семен кивнул.

– Я белых грибов с картошкой нажарила, – сказала Вероника.

– Грибов?! – удивился Семен. – А где ты их взяла? Сейчас же март, а не сентябрь!