Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков

взгляд исподлобья. – Ты, как я и говорил, уезжай. Это уже не твоя война. За то, что не смог тебе помочь в деле и отнял время – извиняюсь. Ну ты, я думаю, поймёшь. В дальнейшем обещаю это компенсировать. У нас тут много чего происходит, не на одну книгу хватит. Если же захочешь написать хоть что‑то о нашем расследовании, поиграть в разоблачителя, то, поверь, превращу твою жизнь в ад. Повешу на тебя всех собак, буду отрицать каждое твоё слово, сфальсифицирую все улики, на которые попробуешь облокотиться, и вообще не оставлю от дела камня на камне. Да и самого тебя привлеку. И, кстати, вот это, – он хлопнул ладонью по ноутбуку. – Я забираю.

– С Сашей я могу увидеться?

– Да пожалуйста! – равнодушно пожал плечами Ястребцов. – Он в ИВС сидит на Дзержинского, сейчас наберу дежурного, чтобы тебя пустили. Ты только о деле с ним не распространяйся.

Я молча встал и, не подав Николаю руки, вышел. Дело для меня разъяснилось окончательно. Николай не был соучастником убийц, однако, несомненно, помогал им. Именно он был тем самым кротом, от которого банда получала всю информацию по делу. Конечно, соучастие это было невольным – вероятно, он просто докладывал мэру о ходе расследования, не обходя вниманием и мои похождения, а уж преступник, пользуясь этой информацией, направлял деятельность своих сообщников.

Конечно, в этой истории ещё оставались тайны, самая главная из которых, собственно, причина покушений. Но с этим пусть разбирается Ястребцов. И предсказать дальнейшее развитие событий я затруднялся. Что намерен делать Николай? Прижмёт мэра к стенке и заставит уйти в отставку? Попробует скомпрометировать его по другим делам? Я тяжело вздохнул. Зная порывистую и энергичную натуру своего приятеля детства, я не сомневался в том, что он попробует действовать напрямик, и, может быть, на этом и споткнётся. Мэр, один раз уже обведший его вокруг пальца, конечно, попытается сделать это снова. У хитрого преступника достаточно средств чтобы вывести Николая из игры – если ему не хватит административных инструментов, в ход пойдёт насилие. Николай внезапно исчезнет, а после его труп найдут где-нибудь на берегу Пыжны. А за Ястребцовым настанет, конечно, и наша с Сашей очередь…

Васильева я застал в бодром настроении. В своей маленькой камере он перезнакомился со всеми арестантами, организовал книжный клуб, смог достать шахматную доску и даже успел поссориться с каким-то охранником, раньше положенного выключавшим в камере свет по вечерам. Плюнув на все запреты Ястребцова, я посвятил Сашу в детали дела. Мой рассказ взбодрил молодого человека, а требование Ястребцова ко мне помалкивать он воспринял совершенно равнодушно. «Посмотрим, как они теперь заставят нас молчать!» – потирая руки, энергично произнёс он. По просьбе Саши я несколько раз повторил беседу с Николаем. Тот слушал меня внимательно, часто останавливая для уточнения деталей. Самое большое впечатление на него произвели ястребцовские реляции об устройстве общества.

– Что, так и сказал – народ стадо, а они пастухи? – зло рассмеялся молодой человек. – Вот в этом все они! Наглая, подлая опричнина, оберегающая своё тёпленькое существованьице, прикрываясь благими целями. Герои нашлись, защитнички! Да где они были, когда олигархи грабили страну и вывозили всё, народным потом построенное? В лакеях у них ходили все эти «офицеры-офицеры-ваше-сердце-под-прицелом»: и кагэбэшники, и менты, и прокуроры! Никогда у них ничего святого не было, любой власти служили – и как при Сталине для сохранения непыльной работёнки да дачек казённых пытали людей, так и теперь ради премий да звёзд на погонах сажают под замок, подкидывают наркоту, арестовывают за лайки и перепосты! Ничего более дегуманизированного, ничего более противного самой…ну…– молодой человек запнулся…– самой человеческой природе найти невозможно. Вся их работа – это прямое противопоставление гуманности сухой бюрократичности: ради палочек в плане жертвуется человеческая жизнь, ради прибавки к зарплате ломаются судьбы, разрушаются семьи, уничтожается само представление о справедливости в народе! Они нас защищают от преступников? Да пусть посмотрят, как преступники появляются! Воры – следствие грабительства высших классов, которым их паскудное стадо верно служит, насильники, убийцы – следствие разложения общества, в котором блага распределены несправедливо, в котором лучшие куски достаются распоясавшимся хищникам. Их система подавления – худшие примеры средневековья, с запугиванием, пытками и зверством, их система исправления – все эти зоны да изоляторы – кузница кадров для новой преступности! Сами они – сплошь трусы да подлецы. На безоружного демонстранта с дубинкой – «всегда готов», а на рынке так от любого армянина с шашлычным шампуром толпой улепётывают – сколько примеров было! Он говорит, что человек – зверь? Да он видит то вокруг, что имеет в себе!..

Молодой человек ещё долго с жаром говорил. Слушая его, я невольно соглашался с Ястребцовым – с его энергичным, бескомпромиссным характером Саше сейчас явно безопаснее здесь, за решёткой. Выйдя на свободу, парень, чего доброго, кинется в открытую конфронтацию с мэром и, конечно, немедленно погибнет.

Однако, о том, что рассказал ему о расследовании и мэре, я всё же не жалел. Если Васильева решат засудить, что очень вероятно в случае вывода Ястребцова из игры, его осведомлённость о деле может оказаться тем спасительным канатом, что поднимет его из пропасти. Обвинения в адрес главы города, конечно, привлекут внимание прессы, а чтобы эти заявления не показались голословными, к процессу подключусь и я…

Попрощавшись с Сашей, я вышел на улицу. Грустные мысли роились в моей голове, пока я шагал от изолятора к гостинице. Энергичность молодого человека, его решимость бороться до конца нисколько не взбодрили меня. Что теперь делать? Печатать разоблачения, воевать? Но без содействия Ястребцова и каких-либо доказательств этот бой окажется последним. Никаких аргументов у меня нет, ноутбук, который мог оказаться решающей уликой, изъят. Слово Саши ничего не стоит пока молодой человека находится под замком. Софья, конечно, рискнёт всем ради любимого, но и её роль в деле неоднозначна. Приходилось признать, что моя карта бита… Оставался Николай со своим таинственным планом, но в успех его я ни верил ни на грош.

Я сам не заметил, как оказался на главной площади, возле здания мэрии. Какая‑то непреодолимая сила, смесь странного, смешанного с раздражением любопытства, потянула меня туда. Мне захотелось увидеться с Силуановым, в последний раз, заглянуть ему в глаза. Что он, в конце концов, мне сделает? Не зарежет же средь бела дня в своём кабинете… Зайдя в здание, я назвал вахтёру своё имя.

– Вам назначено? – флегматично поинтересовался он, отыскивая моё имя в толстом потрёпанном журнале посещений.

– Нет, но Николай Сергеевич просил подойти.

– Секунду обождите, – взял