Пером и шпагой - Валентин Пикуль

К тому же он был известным баснописцем Франции; герцог Нивернуа прославил свое имя тем, что вырвал из пламени ватиканской инквизиции книгу Монтескье «О духе законов». В этом — великая заслуга его перед всем Человечеством!

Дрогнув мачтами от киля до клотика, корабль коснулся гордых берегов Альбиона, и Нивернуа сразу же стал пороть горячку:

— Начинайте швырять деньги! Что вы медлите?

— Я не вижу никого, в кого бы мне швырять? Укажите цель.

— Ослепляйте для начала кучеров и нищих… Да не так, не так! — волновался Нивернуа. — Я не знал, что вы, шевалье, такой скряга… Бросьте весь кошелек и даже не оглядывайтесь!

Писать далее просто страшно: в Лондон прибыли не дипломаты, а какие-то беспутные растратчики, которым давно уже терять нечего. Ночь перед въездом в Лондон они провели в Кантербюри, где под утро их поджидали издатели газет. Нивернуа с презрением обозревал столы, накрытые к завтраку:

— Какие скучные людишки эти англичане. Английская кухня — смерть моя; только ради прекрасных глаз графини Рошфор я согласился на эту дурную пищу. Смотрите, и тухлый заяц… Шевалье, он вас не отвратит?

Посол ограничил себя чашкою шоколада: им подали счет.

— Сколько там? — спросил де Еон.

— Разве это столь важно? — возмутился Нивернуа, скомкав салфетку.

— Сорок четыре шиллинга, герцог, — вступился лакей.

— Можно впустить издателей газет, — велел Нивернуа. Когда их впустили, де Еон швырнул за одну ночь сорок четыре фунта стерлингов, будто не заметив, что это не шиллинги… Лондонские газеты, увидев такое мотовство, заволновались.

— Мы — голуби мира, — заявил Нивернуа. — Мы перепорхнули через Ла-Манш с миртовой веточкой в клюве. Можете писать о нас что хотите, только не спутайте голубей с индюшками.

И два голубка покатили из Кантербюри в Лондон. Въезд в столицу через Вестминстерский мост великолепен. Но вражда недавней войны еще не остыла в англичанах, и кто-то закричал с дерева — на потеху толпе:

— Две бесхвостые французские собаки! Ату их, ату… Де Еон не успел опомниться, как его «сильф» уже запрыгнул на империал кареты, звонко громыхавшей по булыжникам.

— Доблестные англичане! — обратился Нивернуа к толпе. — Я так несчастен всю жизнь оттого, что не родился среди вас, так стоит ли усугублять это несчастие вашими оскорблениями?

— Ну и мозгляк! — хохотала толпа. — Какие ножки…

— Благодарю, благодарю, благодарю, — кланялся на все стороны Нивернуа с высоты империала. — Джентльмены, вы так добры ко мне! Не будь вас, я так бы и умер, доверяясь только зеркалу, которое всегда показывало меня неотразимым красавцем!

И он добился того, что толпа грянула аплодисментами, — она признала его превосходство над ними.

— Чему они аплодируют? — шепнул Нивернуа своему атташе. — Разве я сказал какую-нибудь глупость?..

Лондона де Еон поначалу так и не рассмотрел, — было не до него. Необходимо вырвать от Англии мир во что бы то ни стало!

— Могу вас порадовать, — вскоре сообщил Нивернуа. — Лорд Бэдфорд, который отправляется в Париж посланником от Англии, уже продался нам… Теперь возьмемся за самого главу торийского парламента — лорда Бьюта!

И лорд Бьют не замедлил пасть перед блеском золота.

— Теперь соблазним непорочную принцессу Вельскую, — сказал Нивернуа — и принцесса не устояла.

— Ах, эти просвещенные мореплаватели! — смеялся по вечерам герцог, попивая вино. — Они словно сговорились играть на понижение и скоро станут продаваться нам за кварту пива…

Исход мирных переговоров был обеспечен подкупом, и де Еон был немало удивлен той легкостью, с какой продавались сами и продавали свою страну английские политики, столь кичливые и надменные именно своим традиционным «патриотизмом».

* * *

Оружие само по себе выпало из рук Франции, и потому мир для Франции был жесток.

— Мы теряем целое государство Канаду, — переживал Нивернуа, — всю долину реки Огайо, левобережье Миссисипи, Гренаду и Сенегал, Минорку, в Индостане у нас остается на Ганге всего пять городов… И вместо флота у нас — одни жалкие плоскодонки! В самом деле, скоро от Франции останется только… Франция!

— Дюнкерк, Дюнкерк, — пугался де Еон каждый раз, когда заходила речь о срытии укреплений Дюнкерка. — Вот что кажется особенно унизительным для нашего короля…

— Дюнкерк — срыть в море! — настаивали англичане. И пришлось согласиться.

— Ладно, — кивнул Нивернуа, страдая. — Земляные работы воспитывают в народе трудолюбие и любовь к землепашеству. Мы даже рады срытию Дюнкерка: меньше будет у нас бездельников…

Когда основные пункты мирного трактата были приведены в ясность, герцог Нивернуа ожил и помолодел:

— Мы еще не дохлые мухи, ибо потихоньку вылезаем из этого гадкого и клейкого сиропа… Что вы там листаете, шевалье?

— Стародавний Утрехтский мир, — ответил де Еон. — Я не хочу сдаваться и отомщу англичанам за бастионы Дюнкерка!

— Чем же?

— Треской, — ответил де Еон…

Опытный игрок в шахматы всегда старается не показать, что заметил промах противника, дабы воспользоваться им потом с выгодой для себя; так и де Еон — помалкивал, пока трактат обрастал статьями. Хваленые британские дипломаты сплоховали: Ньюфаундлендские рыбные промыслы прошли как-то мимо их внимания. «Не замечайте их и далее!» — радовался де Еон. И только по утверждении статей де Еон выдвинул решающий козырь:

— Вот они и попались! Мы потеряли сушу в Америке, но моря возле Ньюфаундленда остались нашими. Герцог Нивернуа даже прослезился:

— Вы же стали настоящим дипломатом!

Иной раз они хохотали сами над собой. Два циника, молодой и старый, вечно полупьяные сатиры, они что-то решали, о чем-то трезвонили, что-то продавали и покупали. И сами удивлялись: дела идут — да, они двигаются! Чего доброго, скоро через Ла-Манш полетит настоящий голубок мира, туда — в Париж, где его так мучительно и долго ждут усталые французы,..

Однажды в посольстве появился Роберт Вудд (секретарь Бьюта по иностранным делам). Он сказал, что зашел лишь на минутку:

— Дело всего лишь в одной формальной подписи.

— Подписываюсь заранее, — охотно отозвался Нивернуа. — Но, может, вы сообщите ваше последнее отношение к трактату?

— Наш посол в Париже, лорд Бэдфорд, будет извещен об этом; я как раз имею сейчас в портфеле депеши к нему в Париж.

— Чудесно, чудесно. Так не откажите же нам в чести остаться для завтрака… Шевалье, — подмигнул герцог де Еону, — вы, как опытный пьяница, распорядитесь о той бутылке!

Де Еона учить было не надо. Пока «сильф» накачивал своего гостя вином из «той бутылки», де Бон уже взломал замки на портфеле Роберта Вудда. Слесарь тут же приводил застежки в порядок, а сам атташе проворно снимал копни с депеш. Через полчаса было все закончено, курьер помчался в Париж, и когда через несколько дней лорд Бэдфорд вступил в спальню Людовика, король уже знал, что ему говорить, знал н что скажет ему Бэдфорд.