Бывшие в падении - Александра Гейл

Он выскочил за ней на сцену. На глазах у всех, зная, что не успеет, потому что ничто больше не было важным. Он должен был ей помочь, спасти ее. Вот только с какой стати он ей что-то там должен? Он сам все это себе придумал. А ей достаточно было просто убить себя, отказавшись от еды. Еще и по причинам, с Полем никак не связанным и на которые он не мог повлиять. Совершенно.

Завзятый аккуратист остановил взгляд на своем неприбранном столе. Вот еще одно доказательство тому, что он слишком переживал за эту девчонку! Забыл обо всем, что ему было важным. Он размахнулся, одним порывистым движением смахнул вещи со стола на пол, больно ударяясь локтем о столешницу. Закусив губу, зажмурился и потер руку. Боль отрезвила.

– Поль?

Он вскинул голову и уставился на Лебковскую. Тотчас одолела досада: она видела его слабость, потерю самообладания. Видела, что он разнес кабинет. И пусть это было объяснимо, совершенно неприемлемо.

– Дай посмотрю.

Она подошла и попыталась взять его за пострадавшую руку. Локоть собиралась лечить? Интересно было бы посмотреть на это. Более смешного повода до него дотронуться Алена не могла придумать. Кифер отдернулся. В любой другой ситуации он, скорее всего, посмотрел бы, как она будет пытаться его соблазнить, но сейчас это вызывало отвращение.

Что ей нужно? Его внимание? Доказательство, что она может пробраться в любую койку? Или она таким образом пыталась обставить Дияру?

– Тебе заняться нечем? – огрызнулся он. – Иди готовься к выходу. Кому-то надо танцевать.

Увы, но она была полностью собрана – не упрекнешь. Лебковскую вообще сложно было в чем-то упрекнуть. Приятная, профессиональная, умеющая дружить с правильными людьми. Прямая противоположность Огневой. Она выигрывала всем, кроме одного: Лебковская была скучной и средней. Бесталанной. Неужели Поль поставил одно это качество выше всех остальных? Он ценил пробивных людей. Он ценил тех, кто ценил себя. Быть может, дело в том, что никому из них он не был нужен? Впрочем, о чем разговор? Даже с Огневой он придумал ту самую нужность? Думал, что может сделать что-то особенное своей драгоценной персоной, что для Дияры он что-то значит. Или хотя бы отношения с ним…

– Так, значит, это правда. Она тебе небезразлична.

Алена глядела прямо ему в глаза с разочарованием. Поль опустил руку.

– Тебе какое до меня дело? – грубо спросил он, не в силах совладать со злостью. – Пошла отсюда.

– Мне есть дело! – прозвучало проникновенно. – Кто у тебя здесь друзья? Даже Савельев считал, что ты виноват в том, что произошло.

– А ты, значит, так не считаешь, – хмыкнул Кифер.

– Нет. Ее нужно было лечить, причем очень давно, но никто о ней не побеспокоился. Это вранье, что я ненавижу Огневу. Конечно, профессиональная ревность была – она же увела две партии, которые мне обещали, – «и ты в том числе» – осталось недосказанным, – но я не хотела, чтобы она пострадала. А эти во главе с Беспаловым…

Ее мало волновало, что человек, с которым она спит, выставлял на сцену больную девчонку, как породистую собаку на последнем издыхании. Впрочем, сейчас Кифер чувствовал себя ничуть не лучше. Ему хотелось вышвырнуть из кабинета Лебковскую за шкирку и выть-выть-выть.

– Я не могла ей помочь. Но тебе – могу, – продолжала она проникновенно.

– Пошла вон.

Лебковская фыркнула, но не особо расстроилась. Если бы только Кифер знал, что за этим всем последует, что помощь Алены неизбежна, как встреча с товарным составом с отказавшими тормозами… Причиненное ею добро Поль так и не сумел отнести к какой-либо категории. Одно ясно: не будь он так раздавлен собственным провалом – личным, а не сценическим, – он бы никогда не попался в эту западню. Никогда.

***

После премьеры в кабинете Беспалова собралось человек восемь. И каждый из них впился в Кифера бритвенно-острым взглядом, стоило ему распахнуть дверь кабинета. Сейчас уже было не так больно от случившегося. Внутри все выжгло, выгорело, осталась одна только злость и непонимание. И нежелание видеть Дияру Огневу никогда.

Он ведь пытался. Сколько раз он пытался поговорить, заставить поесть, сделать так, как для нее лучше. Даже если изначально его мотивы были приземленными, со временем появилась та искренность, о которой она молчаливо умоляла с самого начала. Поздно? Что ж, он сполна заплатил за эту проволочку. И да неужели человеку, который что-то значит для тебя и для которого что-то значишь ты, требуется вовсе не поддержка и понимание, а специалисты? Спихнуть в клинику и радоваться? Что ж, теперь точно будет именно так.

Держать лицо теперь было несложно. Поздно или нет, он сделал то, что надо было с самого начала: Дияру увезли в больницу, где она под капельницами с глюкозой и под присмотром. Это Кифер остался разгребать последствия. Они не заставят себя ждать.

– А вот и наш герой вечера, – рыкнул Беспалов и издевательски захлопал в ладоши.

Лебковская, переодетая, но все еще накрашенная, недовольно на него покосилась. Она довела спектакль до логического завершения. Впрочем, все понимали, что ее выход на сцену – дань уважения к зрителям, которые заплатили деньги. Их основные впечатления будут вовсе не от постановки. И, конечно, ничто – вообще ничто – уже не спасет театр от грандиозного скандала.

Словно подтверждая эти слова, телефон Беспалова взорвался трелью звонка. Тот взял трубку, рыкнул что-то наподобие «Без комментариев» и бросил замолчавший аппарат на стол. Его глаза налились кровью от бешенства, а взгляд снова устремился к Полю. Заслуженно.

– Разве ты начал спать с ней не для того, чтобы следить за ее состоянием?

Кифер обвел взглядом потупившихся людей в комнате и понял, что так думали они все. Все, кроме Лебковской, которая, очевидно, не спешила делиться выводами. Стоило благодарить ее хотя бы за это.

– И что мы видим? Более или менее здоровая девочка чуть не умерла от истощения прямо на сцене. Что ты с ней делал?!

Это было психологическое давление, полномасштабное. И в любом другом состоянии Кифер бы его заблокировал, но сейчас он был готов к осуждению. Он чувствовал себя виноватым. И даже сочувствующий взгляд Савельева отнюдь не помогал. Он говорил, он предупреждал. Все ждали провала. И теперь отчитывали его, как малолетку.

– Я признаю свою ошибку, – заговорил он и краем глаза увидел, как Савельев, бледнея, будто бы потускнел. – Но сначала нужно связаться с родителями… девушки.

Он даже ее имя произнести не смог. Оно вызывало приступ дурноты. Он не знал, кого ненавидит больше – себя или Дияру. Она была больна с самого начала, и вроде бы вся вина на нем, но она явно мстила ему за отсутствие слов о любви и каких-то гарантий, даже не замечая, что он, как бы ни сопротивлялся, ел с ее рук. Она воспринимала это как норму. Она…

– Ты с ними не свяжешься! – заорал Беспалов, теряя остатки цивилизованности.

Алена подошла к нему и, не стесняясь, тронула за плечо, останавливая, успокаивая. Беспалов неожиданно затих. Не успокоился, но взял себя в руки.