Бенедиктинское аббатство - Вера Крыжановская

— Собери свои силы, дорогой отец. Поблизости есть полуразвалившийся замок, и мы, может быть, найдем там какой-нибудь уцелевший свод, чтобы укрыться на ночь.

С трудом пролагая путь сквозь кусты и кучи камня, путники наши поднялись на холм и направились к старой башне, внутри которой нашли приют.

Подкрепившись скудной пищей, имевшейся в их мешке, старик растянулся на земле, подложив камень под голову и, скрестив руки на груди, спокойно заснул. Юноша продолжал сидеть, занятый своими мыслями. Взошла луна, освещая развалины и рисуя причудливые тени на потрескавшихся, обрушившихся стенах. Бард встал, вздохнул и, не думая об опасности, взобрался на узкое готическое окно, где, держась за железную перекладину, любовался картиной, которая расстилалась под его ногами, высеребренная луной.

Снова непонятная тоска сжала его душу, и тихие слезы потекли по щекам.

— О! — шептал он. — Если бы я мог основать здесь больницу или странноприемный дом, чтобы моему старому отцу не надо было ходить без отдыха в поисках больных и несчастных! Как здесь хорошо! Вероятно, у гордых рыцарей в их великолепном замке не было места для бедных.

Он сходил за своей арфой и, сев на подоконник, смотрел на луну, освещавшую его бледное лицо. Пальцы его коснулись струн инструмента, и полились такие же тихие и грустные звуки, какими была полна его душа. Вдруг он вздрогнул: за оконной рамой мелькнула беловатая тень, которая прошла затем мимо, чуть не задев его. Тень эта спустилась в башню и, остановившись над кучею мусора, уплотнилась и приняла белый, прозрачный облик женщины. Послышался тихий, как дыхание, голос, ясно говоривший:

— Ищи под обломками, подними большой камень и найдешь лестницу, ведущую к сокровищу.

Видение всколыхнулось, потемнело и растаяло в воздухе.

— Уж не спал ли я? — пошептал юноша, вскочив на ноги. — Все равно! Буду искать.

Он вынул из мешка факел, зажег его и вставил между двух камней; потом он с лихорадочным жаром принялся растаскивать огромную груду обломков.

Сначала он ничего не находил кроме камней и пыли, но, не поддаваясь усталости и обливаясь потом, он продолжал. Вдруг нога его наткнулась на большое чугунное кольцо; он ухватил его и с силой потянул к себе, откидывая мусор, все еще заграждавший путь. Юноша вскрикнул от радости. Перед ним открылась опускная дверь, а за нею показалась узкая, но массивная лестница. Не раздумывая долго, он взял факел и спустился вниз. Очутился он перед окованной железом дверью и вставил кончик ножа в заржавевший замок; дверь отворилась, и факел озарил сокровище графов Мауффен.

Вскоре молодой бард стоял перед приором бенедиктинцев, толкуя с ним о продаже старого замка, на месте которого он намеревался основать убежище. Ненужные монастырю руины были охотно уступлены незнакомцу, который в уплату положил на стол несколько мешков золота.

— Сын мой, — сказал аббат, — где это ты взял такую крупную для бедного менестреля сумму?

— Я скопил ее понемногу вместе с моим старым отцом для осуществления этого плана, мечты всей его жизни. Этот старый, уединенный и необитаемый замок более всего подходит для наших целей. Нам сказали, что он принадлежит аббатству, поэтому я и пришел к вам, почтенный отец, чтобы купить его.

— Велико дело милосердия, которое вы намереваетесь совершить, сын мой, — сказал приор, передавая мешки с золотом отцу-казначею и протягивая взамен их молодому барду документ, делавший его собственником дома.

Скоро рабочие нахлынули в развалины. Стены были подняты, пригодные для жилья комнаты замка исправлены и приспособлены для большой больницы. В больных не было недостатка, но молодой основатель убежища был грустен и задумчив; особенно с тех пор, как старый друг его навсегда закрыл глаза. Огромное богатство не давало ему покоя, и на лице отражалась внутренняя борьба.

Единственным его развлечением было посещать окрестности за несколько миль в окружности. Однажды, когда он ехал верхом, в сопровождении старого воина, которого приютил у себя, он увидел на краю дороги большую железную клетку, в которой был прикован к цепи молодой человек, приблизительно его лет; красивое бледное лицо его носило страдальческое выражение. Увидев молодого барда, несчастный бросился к железной решетке с криком:

— Отец! Отец!

— А кто этот молодой человек? — спросил молодой бард, бледнея.

Сердце его тяжело билось, и взгляд не то с состраданием, не то с отвращением остановился на лице несчастного.

— Добрый мой господин, этот несчастный одержим бесом, лишившим его разума, — сказал старый воин. — Он был прежде скульптором, и его пригласили раз исправлять лепные работы в богатом замке, принадлежавшем знатному, угасшему в прошлом веке роду графов фон Рабенау. Когда он работал, разразилась гроза и молния ударила в стену комнаты, где он находился. Несчастный начал прыгать из стороны в сторону: потом назвался именем одного из знаменитых усопших графов фон Рабенау и захотел распоряжаться в замке. Так как он был буйным, то его схватили и заперли здесь, где ему бросают милостыню. Иногда он дает приходящим странные имена; как вас, например, назвал отцом.

Выслушав рассказ, молодой человек задумался. Чувства удовлетворенной ненависти и, вместе с тем, глубокого сострадания боролись в нем; он пришпорил лошадь и умчался. Но с этого дня он не имел покоя; его преследовало воспоминание о клетке и заключенном в ней. Иногда он думал тайком освободить его, но затем им овладевала какая-то затаенная, жестокая злоба.

«Почему же, черт возьми, деревенщина эта вообразила себя знатным графом?»

* * *

Стояла ночь. Небо затянули черные тучи, воздух был густ и удушлив. Два человека, сидя на телеге, нагруженной, по-видимому, мешками с мукой, тихо выезжали из больницы. Это были молодой бард и старый воин; они бежали, увозя часть богатства. Искушение жить и наслаждаться было слишком велико, и он не устоял. Им приходилось проезжать мимо клетки, где мучился и тяжело стонал несчастный безумный. Юноша остановил телегу и, соскочив на землю, глухо прошептал про себя:

— По крайней мере, я освобожу его.

Под его сильными руками поддалась сначала одна, потом другая перекладина, и скоро безумный был на воле.

— Возьми вот кошелек с золотом и иди куда хочешь, — сказал бард, отирая катившийся по лицу пот. Но несчастный, проведя в оковах около восьми лет, стал почти калекой и утратил всякое понятие, что такое золото. Кошелек лежал на земле, а он полз к своему освободителю, обнимал его колена и все твердил:

— Отец! Отец!

Сначала молодой бард оттолкнул его, но затем жалость взяла верх, слезы брызнули из глаз и он нагнулся к безумному.

— Так иди со мною, несчастный. Когда-то и я тоже был брошен на произвол судьбы, но Бог не оставил меня.

Он поднял истощенное тело безумного, посадил его на телегу и погнал лошадей.

Через несколько часов они подъехали к большому озеру, на противоположной стороне которого гордо возвышалось на скале мрачное бенедиктинское аббатство. У берега их ожидала лодка; мешки, а затем безумный были перенесены в нее, и двое мужчин взялись за весла.