Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

На мгновение мне показалось, что все вокруг меня перепуталось, словно проецируемое изображение, напрочь утратившее фокус, но постепенно я осознал, что пребываю в гордом одиночестве в странной и прекрасной комнате со множеством окон. Я не имел ни малейшего представления о том, что это за комната, так как мои мысли были еще далеки от ясности, но я заметил разноцветные ковры и драпировки, искусные резные столы, стулья, пуфы и диваны. Ажурные вазы и орнаменты давали представление о чем-то экзотическом, пусть и не вполне чужеродном. Убранство это недолго владело моим вниманием — медленно и неотвратимо в мой разум вдруг вполз, вздымаясь над всеми прочими впечатлениями, головокружительный страх неизвестности. Страх тем больший, что природы его я счесть не мог — все мои чувства поглотило ощущение надвигающейся опасности. Не смерти, нет, — но какой-то безымянной и неслыханной твари, невыразимо жуткой и отвратительной.

Теперь стало ясно, что источником моего страха выступало таинственное биение, чье непрекращающееся эхо грохотало в моем изнуренном мозгу. Похоже, оно шло извне и из-под пола той комнаты, где я находился. Глухие удары причудливо переплетались с ужасающими образами, рожденными моими чувствами — какое-то жуткое существо притаилось за обитыми шелком стенами, и за окружавшими меня стрельчатыми окнами то и дело мелькала его тень, постоянно ускользая от прямого взгляда. Заметив на окнах ставни, я сомкнул их все, стараясь не смотреть наружу. С помощью кремня и огнива, найденных на одном из столиков, я разжег легион свечей в затейливых канделябрах на стенах. Искусственный свет и закрытые окна до некоторой степени успокоили мои нервы: единственное, от чего не удалось отгородиться, — то монотонное биение, разносившееся по комнате. Но теперь, чувствуя себя увереннее, я нашел этот звук столь же завораживающим, сколь пугающим он представлялся мне ранее. Мне даже захотелось узнать, что вообще способно издавать его. Раздвинув бархатные шторы в проеме, что был ближе всего к источнику звука, я выглянул в короткий, богато убранный гобеленами коридор, оканчивавшийся резной дверью и большим эркерным окном. Все мое существо тут же неудержимо повлекло к тому окну, в то время как смутное опасение с соразмерной силой удерживало меня на месте. Когда я приблизился-таки к нему, то увидел вдали беснующуюся водную воронку. Встав у самого подоконника и оглядевшись по сторонам, я позволил дикой картине внешнего мира обрушиться на меня с полной сокрушительной силой.

Моим глазам предстало зрелище, недоступное до сих пор ни одному из смертных; лишь горячечная фантазия или преисподняя опиума могла породить его. Строение, куда я попал, возвышалось на крохотном участке суши — вернее, на том, что от суши осталось. Три сотни футов отвесной стены отделяли меня от кипящего безумия вод. По обе стороны от здания, в котором я находился, зияли свежевымытые пропасти красноватой глины, тогда как передо мной тяжелые волны продолжали набегать и с жуткой методичностью пожирать уцелевший клочок земли. В миле или больше от стен поднимались и опадали грозные валы по меньшей мере в пятьдесят футов высотой, а вдали, у горизонта, грозно зависли тучи фантастических очертаний. Темно-багровые, почти черные, волны цеплялись за податливые красные берега, подобно алчным неуклюжим пальцам. Я не мог отделаться от ощущения, что некая злобная морская воля объявила войну на уничтожение всей сущей тверди — подстрекаемая, возможно, разгневанными небесами.

Оправившись наконец от оцепенения, в которое ввергло меня это противоестественное зрелище, я обнаружил, что опасения мои были не напрасны. Пока я смотрел, берег заметно уменьшился, и оставалось совсем немного времени до того, как подмытое жестокими валами здание неминуемо рухнет в морскую бездну. Поэтому, поспешив к противоположной стороне здания, я нашел дверь — и тотчас же вышел, заперев ее на оставленный в замочной скважине ключ причудливой формы.

Теперь я мог получше рассмотреть окрестности — и сразу же заметил, что враждебные друг другу вода и суша будто разделены надвое. По разные стороны узкого мыса, на котором я стоял, казалось, раскинулись разные миры. Слева от меня море вздымало большие зеленые волны, накатывавшиеся на берег в лучах слепящего солнца. В самом том солнце и даже в его положении на небе было что-то такое, что заставило меня содрогнуться; но что это было — не мог я сказать тогда и не могу сказать сейчас. Справа от меня тоже было море, но — голубое, умиротворенное, лишь слегка волнистое, хотя небо над ним было темным, а размытый берег казался скорее белым, чем красноватым.

Теперь я обратил свое внимание на землю — и нашел повод для нового удивления, ибо растительность показалась мне абсолютно незнакомой; ничего подобного я не видел в жизни, и даже в книгах подобные обличья флоры мне не попадались. По-видимому, находился я не то в тропическом, не то в субтропическом климате — косвенно верность догадки подтверждал царящий кругом зной. Порой мне казалось, что я могу провести странные аналогии с видами растений на моей родине — хорошо известные, они вполне могли принять все эти необычные формы при радикальной перемене климата. Но вот гигантские, всюду проросшие пальмы мне явно были чужды. Дом, только что покинутый мной, был очень мал — не больше коттеджа, — но стены его были выточены из мрамора, а архитектура представляла сверхъестественный гибрид западных и восточных элементов стиля: к примеру, крытая алой черепицей крыша, хоть и зиждилась на классических коринфских колоннах, формой своей напоминала пагоды Китая. От двери протянулась дорожка кипенно-белого песка, около четырех футов шириной; по обеим сторонам ее покачивались величественные пальмы и незнакомые цветущие кусты и травы. Все мое существо охватило желание броситься бежать вдоль этой путеводной тропы, словно неведомый злобный дух бушующих вод преследовал меня, и я не стал противиться.

Сперва тропа забирала немного вверх по склону, потом я добрался до пологого гребня. С него узрел я, как на ладони, весь мыс с коттеджем, необозримый простор черной воды за ним, зеленое море с одной стороны от него, голубое море с другой — и довлеющий над всем этим безымянный, не поименованный никем рок. Никогда в реальном мире не видел я ничего подобного — и все же как отделаться от ощущения, что где-то в точности такое место есть?

Бросив последний взгляд, я твердо зашагал по острову, раскинувшемуся передо мной. Тропинка бежала вдоль светлого берега, впереди и справа виднелась великолепная долина, вся заросшая экзотическими травами выше моего роста. У самого горизонта одиноко маячила колоссальная пальма, подзывая к себе. Непостижимость всего увиденного вкупе с чувством облегчения оттого, что мне удалось бежать с мыса, где пребывал я во власти прямой угрозы, на время ослабили тревогу, но стоило мне остановиться, устало опустившись на дорожку и бездумно утопив руки в теплом бело-золотистом песке, как вновь меня обуял страх. Что-то неизъяснимо скверное, гораздо более жуткое, чем дьявольская пульсация прибоя, затаилось в высокой шуршащей траве, и я вскочил, выкрикивая громко и бессвязно:

— Кто здесь? Тигр? Покажись!

В памяти как раз всплыл древний классический рассказ о тигре[88], который я читал когда-то в детстве. Редьярд Киплинг звали его автора; я с невероятным трудом вспомнил его имя, но мне не помнился почему-то нелепым тот факт, что я счел его древним писателем. Желая немедленно разыскать эту книгу и уточнить даты, я уже почти было повернул назад к дому-коттеджу, но благоразумие вкупе с притягивающим видом далекой пальмы остановило меня.