Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

то накиньте, дорогой Михайло Игоревич, простынете… Я на такую игру не поддаюсь. И доверия у меня к нему никакого. За переигровку я, как правило, денег прошу!

— Вау! Пять долларов за вау. Стеколко… в голове… Доллар. Стеколко на развалинах… Пять долларов! Надо место посмотреть! — крикнул Михаил Игоревич последней фразой. — Может оно и стеколко, а смахивает на выдумку… Чешет. Считает. — Мы только — что полста долларов заработали с Вами, Охоломон Иванович! За нами кто — то считает? Мы сможем перепровериться?

— Не знаю, — сказал Охоломон Иваныч. — В договоре таких деталей не прописано. Будьте человеком, в конце — концов. Вам что важнее, баксы или честь профессионала?

Ветер времени стёр детали. Темнота и снова свет.

— Что — что Вы только что сказали, Охоломон Иванович, про сумасшедшего?

— Мне как — то вяжется, говорю, — зевнув, — что эти оба случая связаны, ведь в одно почти время произошли, только в разных местах. Кожинов Сашок явно темнит. В волосах его кирпичная пыль, а на Гороховой — Комиссарской тоже с кирпичным взломом скручено и окно выбито. Всё к одному. Но ведь он наш, сволочь! Но я вот что говорю, я говорю: пока то, да се, надо волчок на экспертизу отдать. Сверить кровь и узнать, можно ли было рукояткой детского волчка угробить человека. Какой конфигурации следы на черепе? Это первое. Второе: отдать пулю, что из тела Степана Кадыкова вынута… на экспертизу тоже. Из маузера или нагана он был застрелен? Не из винтовки… Надо это знать точно и получить на это официоз. А там дальше будем ниточку вить, Михейша… Извини, брат… Михаил Игоревич… Привычка! Я ведь тебя, брат, почти с самого детства знаю. И все фокусы твои. Кстати, Сашок не объявил, где он свой маузер потерял?

— Говорит, обезьяна Чичи, собирая кирпичи, на развалинах забрала маузер.

— Шутник!

***

Ветер. Ветер. Пыль развалин.

Вы знаете, развалины пахнут по — разному!

Даже если их рассредоточить по страницам.

Художник их точно раскрасит. И назовёт каким — нибудь … — Артом.

Нам плевать: мы в FM летим за весной.

— Кстати вот по второму делу, что на Гороховой: из этих убитых кирпичами двое не известны, и никто их не опознал. Степана Кадыкова узнал общественный директор доход — дома этого № NN Левонт Кошкин. Кадыков этот, что с пулей, служил у Лемкаусов сначала швейцаром, а потом просто общим работником по дому, — докладывал Михаил Полиевктов.

— Ещё работница была, но её в прописном листке не оказалось. Со слов Кошкина, картотеку кто — то буквально недавно почистил. Но он знает почти точно, что звали эту девку будто бы Клавкой… и у неё вроде некоторый нерусский акцент. Были там два ребёнка: девочка и мальчик, но исчезли тоже в неизвестном направлении, и неизвестно именно когда. Ещё, когда мы разговаривали с Кошкиным, он как — то странно несколько себя вёл, дёргался, покусывал ногти, будто ещё знал что — то, но не мог для себя определить, стоит ему это говорить или нет. Про Лидию Лемкаус не останавливаюсь. Сами знаете. Письменных каких — либо свидетельств не нашли. Отпечатки сняли и кое — что сошлось. Надо бы и с Кожана снять. Только, думаю, не сейчас. А момент пропустили. Кто знал, кто бы знал… Всё — таки власть будто…

— М — м–м.

— Далее: тяжелораненного красноармейца Льва Жалкова в алфавитах ЧК нет, зато он раньше служил в народной милиции — опознали его по фотографии — а потом куда — то сдулся. Его даже товарищи считали погибшим. Как объяснить? Может прямо спросить у Жалкова, нахрен все там красные повязки нацепили, что там за самодеятельность была, и кто с ним так жестоко посчитался. И за что. Может поделом. Время — то какое путанное!

— Так, так. Не будем пугать пока Кожинова. С этим соглашусь. Дальше что думаете?

— Да — да, — заторопился Михаил Игоревич, получив поддержку, — пусть вначале оклемается, он пока ни хера… извините… скоро я как они красногвардейцем стану материться, — засмеялся молодой, только что испечённый на скамье следователь, — ни черта он не понимает. Даже не соображает, что в больнице. Мы притворимся полными идиотами, врачами…

— Опять фантазируете, — засмеялся Чин — Чин, — всё Вам неймётся. Но, годится, поиграть можно. Идиотом я могу…

И Чин — Чин вспомнил переодевания с бородой, когда ходил к Благодарихе. И никто ведь его тогда не узнал, а Марюха не подвела, не проболталась… (Где — то теперь она, одна, горюет поди. Работы лишилась).

— …Главное, чтобы выжил. Поймёт, что тупее нас не бывает и расслабится, а там посмотрим, — сказал Михаил. — Театр, блин. Кто кого перехитрит, того и игрушка. Я вот в студенчестве…

— Охрану надо усилить — вдруг бежать затеет, — прервал Чин — Чин, — кулачищи — то у этого… о — ё–ё! Имеются. Синяки с дурью сойдут, нога подлечится и начнёт мараковать… Может в окно рвануть… Хотя, там решётки. Это славненько. Одной заботой нам меньше. Часового с ружьём…

— Да — да, так надо и сделать. Только человека поопытней, а не этих зелёных, что с нами…

Михайло Игоревич не далёко ушёл возрастком от этих зелёных юннатов, прибывших, как и они, из Сибири. В одном поезде ехали, правда с бо'льшими удобствами нежели… правда, за свои деньги… правда… и так далее, словом.

Выглядели они с Чин — Чином явно более привилегированными: не из рабочих, не с шахт.

— Железный волчок тот из хаты мне что — то напоминает, — помедлив и будто с неохотой высказался Охоломон Иванович.

— А уж как мне напоминает! — вскинулся Михаил. — Я просто пока вам не говорил. Помните мой первый опыт… с… ну с художником Вёдровым… Селифанием? Помните?

Хмыкнул Охоломон Иваныч: «Ну и что?»

— А то, что именно этот волчок, или что — то очень — очень, просто чрезвычайно очень, уж извините за повторы, похожее было нарисовано на Селифановской картинке. Я его описание делал, и потому внимательно рассматривал. Это не реализм был, конечно, но очень — очень, ей Богу, похоже.

— Да — да — да, вполне может быть. Не вспоминайте Бога всуе, хоть вы и не очень верите… А оригинал — то я тот Благодарихе справил.

— Что же вы наделали, Охоломон Иванович! И только сейчас, через столько лет сознались…

— А зачем мне сознаваться? Я что — то плохое сделал?

— Дак, это ж доказательный артефакт был!

— Миша, во — первых, что хотел доказать этот артефакт, что мы идиоты? Так это и доказывать не надо. Что порнографию