Следопыт - Дэвид Блэйкли

перевела меня в отдельную палату, где я мог побыть наедине со своей капельницей с морфием, своим одурманенным мозгом и своими мрачными мыслями.

В течение следующих нескольких дней мне сделали десятки рентгеновских снимков. У меня было сломано восемь ребер с правой стороны. У меня было сильно вывихнуто плечо. У меня были повреждены легкие. Но главная проблема была с правым плечевым сплетением (сетью нервов). У меня было серьезное повреждение нерва на правой руке. На самом деле, он был настолько сильно поврежден, что я, возможно, никогда больше не смогу им воспользоваться. Моя правая рука могла бы остаться иссохшей и мертвой на всю оставшуюся жизнь, оставшись болтаться рядом с моим телом.

Это была моя правая рука. Моя стреляющая рука. А без этого у меня больше не было причин быть Следопытом. Но, по крайней мере, я был жив.

Прошла неделя, и меня отпустили на попечение моей матери. Я был завернут в одеяла и все еще принимал морфий, но, по крайней мере, я был вне того места, куда людей отправляли умирать. Когда я добралась до красивого коттеджа моих родителей в Линкольншире, папа помог мне войти в дом и лечь на диван. Было так приятно снова увидеть его.

На кофейном столике лежал коричневый конверт. Он выглядел официальным и был адресован мне. Моя мама открыла его. Это было шаблонное письмо от Министерства обороны. В нем говорилось, что из-за моих травм я был переведен из Следопытов в список Игрек. Это был армейский список больных и раненых. У меня больше не было подразделения. Я был вне Следопытов. Это было похоже на сильный пинок под зад.

Моя мама объяснила, как они узнали о том, что я был ранен. Она слышала, как хлопнула садовая калитка и захрустели листья под ногами. Она заглянула в дверь и увидела мужчину с мрачным лицом в костюме, идущего по садовой дорожке. Она упала на пол, крича: «Нет!». Мой папа упал на пол и обнял ее, плача.

Мужчина в темном костюме приложил рот к почтовому ящику и крикнул:

— Все в порядке! Дэвид не умер! Он просто ранен.

Я только однажды видел, как мой отец плакал, и это было после смерти его матери. Это был всего лишь второй раз, когда я вообще слышал, чтобы он плакал. Если я не знал этого раньше, то теперь я знал, как сильно мои родители любили меня и заботились обо мне. Они уложили меня на диван в гостиной, накрыв пуховым одеялом. Мне было невозможно заснуть, так болели сломанные ребра.

На следующий день пришло еще одно письмо, а также длинная посылка странной формы. Конверт выглядел шикарно. Это было письмо от принца Чарльза, собственноручно подписанное, на его бумаге с гербом Биркхолла. Я прочитал его, и оно развеселило мою душу.

«Дорогой Дейв,

Я услышал об ужасном несчастном случае, который произошел с Вами в Ираке, и просто хотел написать и передать Вам мои самые наилучшие пожелания скорейшего выздоровления. Я рад слышать, что Вы скоро сможете выписаться из больницы.

Мои шпионы также сообщили мне, что вы едва спаслись от тщательно нацеленной иракской пули буквально за день до Вашей катастрофы и что Вас спасла только счастливая пара брюк! Очевидно, что Господь все еще улыбается Вам! Я надеюсь, что, несмотря на ваши неудачи, Вы остаетесь в хорошем настроении и что прилагаемое «лекарство» может помочь Вам немного поднять его …

Я знаю, Вы будете отчаянно стремиться как можно скорее воссоединиться со своими товарищами по взводу Следопытов, но пока я надеюсь, что Вы сможете немного отдохнуть со своей семьей.

Искренне ваш, Чарльз»

Я вскрыл посылку. «Лекарством», о котором говорил принц Чарльз, была бутылка марочного виски «Лафройг» из его личных погребов. Мой папа сказал мне, что мы сохраним эту бутылку навсегда. Он купил мне такой же винтажный «Лафройг», и мы выпили его вместе, чтобы поднять тост за мое возвращение домой.

Через несколько дней по почте пришло синее письмо. Оно было от Трикки. Он не спросил, как у меня дела. Вместо этого он немного рассказал о том, чем занимались остальные парни из Следопытов, а затем спросил о двух моих прекрасных сестрах. Дерзкий ублюдок!

После того, как меня отправили с театра военных действий, парням сказали, что я ОСР, но что я буду жить. На том этапе я созрел для того, чтобы стать объектом шуточек. Именно тогда они пустили слух, что, когда я был зажат под Пинки, все, что они могли слышать, как я кричал: «Только не личико! Только не личико!». О, как я их люблю. Ублюдки.

Эпилог

Я провел много месяцев на излечении в Великобритании, в течение которых мои родители ухаживали за моим здоровьем. Со временем многие из моих травм зажили естественным путем — сломанные ребра, повреждения легких. Дренаж грудной клетки сработал хорошо, и вскоре мешок наполнился этой противной красно-желтой жидкостью, когда мои легкие опорожнились. Во время выздоровления я вспомнил, что, когда я лежал в кувейтском госпитале, меня навестил армейский товарищ. Он сказал мне, что в Великобритании есть друг семьи, который является специалистом по лечению травм рук и плеч. Он сказал, что свяжется со своей девушкой, и она устроит знакомство между мной и этим медицинским специалистом.

Моя мать взялась за это дело и записалась на прием. Специалист, профессор Рольф Берч, был хирургом-травматологом и консультантом, и моя мать отвела меня к нему на прием с моей правой рукой на перевязи. У меня был серьезно поврежден нерв в руке, и меня предупредили, что она, возможно, никогда полностью не восстановит подвижность или чувствительность.

У профессора Берча оказались растрепанные седые волосы и длинная белая трость для ходьбы. Он действительно был похож на сумасшедшего профессора. Осмотрев меня, он сказал мне, что я буду находиться под его личным присмотром в течение нескольких месяцев, пока он будет лечить мою руку. Он сказал мне, что надеется, что у нас все снова заработает, но из-за повреждения нерва никогда не было никаких гарантий.

Перед уходом я спросил его, когда я смогу снова начать заниматься гимнастикой, даже если это будет просто несколько приседаний. Он посмотрел на меня так, как будто думал, что я спятил. Я все еще был на морфии, и, наверное, я был довольно под кайфом, но в то же время я был смертельно серьезен. Я отчаянно хотел вернуться к Следопытам и