Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

– Я вас не обманываю, капитан, – сказал госпитальер. – Этот парень – мой лакей. А девочки наткнулись на меня, когда бежали, спасая свои жизни. Возможно, они воспитаны в протестантской вере. Я не знаю. Не спрашивал. И мне все равно. Я рыцарь ордена святого Иоанна Крестителя Иерусалимского. Мои шрамы получены в войне с турками ради спасения христианства. Не знаю, нужен ли я вам в качестве друга, но в качестве врага – не нужен точно.

Гарнье попятился, словно от раскаленных углей.

– Я глубоко верующий человек, – продолжил Тангейзер. – Господь призвал меня взять под опеку этих бедных сирот. Я слышал Его глас. И поклялся своей жизнью, что буду защищать их.

Капитан умоляюще сложил руки на груди:

– Шевалье, ради вас я прикажу отвести их ко мне домой.

– Я тронут твоим предложением, – ответил иоаннит, – но уже обо всем договорился. Просто прикажи своим людям, чтобы их оставили в покое. Белых повязок будет достаточно для их безопасности?

– Да. Я позабочусь, чтобы мои люди все правильно поняли. Клянусь.

– Этого вполне достаточно. А теперь мне пора. Нужно встретиться с Марселем Ле Телье.

Гарнье едва удержался, чтобы не отступить еще на шаг. Глаза у него прищурились.

– Замолвить за тебя словечко перед лейтенантом по уголовным делам? – спросил Матиас.

– Не сегодня, – ответил Бернар. – Может, в другой раз.

– Он действительно паук, как говорят некоторые?

– Таким, как я, непозволительны подобные выражения.

– Понимаю. И ты прав: кругом заговоры и предательство.

Пока капитан обдумывал эти мрачные намеки, госпитальер окинул взглядом ополченцев. Они сгрудились у бочки, с неприязнью поглядывая на него.

– Мне, как и тебе, приходилось командовать людьми, – произнес Тангейзер и, подождав, пока Гарнье кивнет, продолжил: – Боевой дух – тонкая штука, словно острие ножа. Не поворачивайся к своим людям. Они видят, как мы стоим друг перед другом, и мы кажемся им гигантами, принимающими важные решения, которые определят их судьбу. И им очень хочется в нас верить. Они жаждут этой веры. Ты должен это понимать.

Бернар завороженно смотрел на него.

– Вера, – повторил он. – Да, они ее жаждут.

– И лучшая поддержка этой веры – вера их начальников в самих себя. И не только в самих себя, но и друг в друга. Поэтому я предлагаю, чтобы ты похлопал меня по плечу и с улыбкой – я при этом тоже буду улыбаться – повернулся к своим людям. Тогда они увидят двух гигантов, способных защитить их от этого опасного мира.

По мере того как до Гарнье доходил смысл его слов, его лицо расплывалось в улыбке, и эта улыбка была искренней. Он и не догадывался, что Матиас купил его с потрохами.

Капитан похлопал собеседника по плечу и с ухмылкой повернулся к подчиненным, а тот рассмеялся, громко и грубо. Ополченцы преобразились прямо на глазах: сборище угрюмых лентяев превратилось в некое подобие людей. Все они распрямили спины, выстроились в ряд и поправили оружие. Каждый из них заулыбался, даже лейтенант Бонне. Бернар, раздуваясь от важности, вежливо поклонился Тангейзеру, который ответил ему любезной улыбкой и махнул детям.

Фроже во все глаза смотрел, как он убирает пистолеты. Голос его был похож на шипение:

– Двадцать убитых?!

– Капитан мне льстит, – пожал плечами мальтийский рыцарь. – Насколько я знаю, их было девятнадцать.

Когда они миновали мост, Тангейзер заставил детей лечь под парусину и поклясться, что они будут хранить обет молчания, как монахи. Их путь вел в гущу улиц, опустошенных страхом, смертью, а также послеполуденной жарой, влажной и душной. Постоялый двор Ирен находился к северу от собора Нотр-Дам и выходил прямо на широкий рукав Сены. Это был бревенчатый дом высотой в четыре этажа и глубиной в одну комнату. По словам Фроже, из задних окон верхнего этажа открывался вид на виселицы на Гревской площади. Путешествие было коротким, но когда мальтийский рыцарь заглянул под парусину, все его пассажиры спали, кроме стойкого Юсти.

Он не стал тревожить девочек и вслед за сержантом вошел в дом. Постоялый двор оказался чище и аккуратнее, чем большинство известных Матиасу, – здесь провинциальные юристы должны были чувствовать себя в безопасности, но скромная обстановка не располагала к длительному проживанию.

Сестра Фроже, Ирен, оказалась маленькой и юркой, как ворона, женщиной лет сорока. Ее внимательные голубые глаза смерили гостя испытующим взглядом, свойственным людям ее профессии. Иоаннит собрал остатки своего очарования, представился официальными титулами и извинился за неопрятный – но, как он надеялся, не слишком пугающий – вид. В ответ хозяйка с некоторым намеком на недовольство заметила, что сегодня не совсем обычное воскресенье. Утром милиция обыскала ее заведение и увела двух постояльцев, которые так и не вернулись. Тангейзер почувствовал, что больше всего Ирен волнует, как это отразится на ее доходах. Сам он обрадовался, что милиция уже прочесала улицу: у них не было причин возвращаться сюда.

Когда Фроже спросил сестру, где находится багаж исчезнувших постояльцев, она ответила ему раздраженным взглядом, по всей видимости, хорошо ему знакомым.

Матиас изложил свою просьбу. Кров и стол для пятерых усталых детей, которые не должны покидать дом до его возвращения, – а вернуться он надеется в тот же день вечером. Дети находятся под защитой капитана Гарнье. Одна комната на всех и соломенный матрас за дверью для Юсти. За комнату первого этажа с окнами на реку он заплатит столько, сколько позволит запросить христианская совесть хозяйки. Еще одну комнату на этом же этаже он просит оставить для себя и, как он надеется, для его сына Орланду. Если здесь появится мальчик с заячьей губой по имени Грегуар, его следует встретить со всей возможной любезностью и поселить в вышеупомянутую комнату. Расспросы о двух других гостях, оставшихся в доме, не выявили ничего подозрительного. По словам Ирен, они накрепко заперли двери – только что не забили их гвоздями.

Цена, как и ожидалось, была высокой, но госпитальер не стал торговаться.

Он осмотрел первую комнату и нашел ее удовлетворительной: двух кроватей в ней было вполне достаточно. Выглянув из окна, рыцарь увидел, что задняя стена дома спускается к крошечному огороду. За ним начинался маленький, вымощенный камнем причал и река Сена. Ярдах в тридцати к востоку были пришвартованы две баржи, слишком громоздкие, чтобы их можно было конфисковать.

На той стороне реки виднелась Гревская площадь, по которой бесцельно – по крайней мере, так казалось отсюда – слонялись группы вооруженных людей. У реки стояли две телеги, доверху наполненные трупами. Две пары мужчин, голых по пояс, с блестящими от пота телами, сбрасывали мертвецов в реку. Некоторые трупы были маленькими, и для них хватало всего пары рук.

Тангейзер разбудил детей в повозке, чтобы они могли снять обувь и добраться до спален, и отвел Юсти и Паскаль в гостиную. Там они сели за стол и приглушенными голосами обсудили их теперешнее положение, на взгляд Матиаса, не такое уж плохое.