Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

Когда в 198 году нашей эры римский император Септимий Север обратился к спартиатам с просьбой принять участие в войне против парфян (очевидно, в целях пропаганды), он увидел перед собой лишь несколько изможденных слабых существ.

Спартанская навязчивая идея о сохранении своей численности уже хорошо отражена в мифологии, когда войны в Мессении (седьмой век до нашей эры) удерживали воинов вдали от дома в течение многих лет.

Эфоры поняли, что на самом деле это приведет к тому, что в течение длительного периода времени в будущем вообще не будет новобранцев. Группа воинов была немедленно отозвана в Спарту с миссией соединения со всеми девственницами детородного возраста.

И все же Спарта, которую часто рассматривают как темную сторону греческой цивилизации, имеет свои привлекательные и удивительные аспекты: например, женщины там имели достоинство и свободу, немыслимые в демократических Афинах. Они могли владеть имуществом и завещать его, девочки соревновались с обнаженными ногами в гимнастических залах, как и мальчики такого же возраста. Афиняне считали это недопустимым и называли их «голобедрыми».

Более того, Плутарх передал серию «максим спартанских женщин», которая представляла собой кладовую традиционной женской премудрости, практически неслыханной в любой античной средиземноморской цивилизации.

Когда представительство Аристагора Милетского прибыло в дом царя Клеомена I, то его застали на четвереньках, катающим свою малышку дочь Горго на спине, как пони. Заметив удивление своих гостей, он сказал им: «Это не лучший способ принимать гостей, но вы тоже отцы, вы поймете». Этот исторический пример явно иллюстрирует тот факт, что спартанцы, должно быть, любили своих дочерей, по меньшей мере, так же сильно, как и сыновей.

Фактического рабства в Спарте не существовало (хотя илоты и не имели политических прав, их нельзя было покупать или продавать), но также не было и роскоши, любые излишества осуждались.

Спартанцы считали себя гордой, суровой расой; вполне вероятно, что жизнь «равного» была не менее суровой и трудной, чем жизнь слуги илота.

В бою у них не было выбора: либо победить, либо погибнуть. Потеря щита рассматривалась как невыносимый позор. Они были настолько уверены в своей силе, что не строили стен вокруг своего города (термин «ворота» в романе — чисто символический), тем самым, утверждая, что грудь солдата обеспечивает лучшую оборону.

Я пытался развернуть действие своего романа в архаическом и во многом примитивном обществе, но которое, тем не менее, заставляет нас восхищаться его духом самопожертвования, его идеалами и честностью. Я тщательно изучил оригинальные источники и по возможности точно придерживался их, стараясь даже собственно языком воспроизвести их ментальность и образ жизни.

Меня вдохновила история двоих выживших в ужасной битве трехсот спартанцев при Фермопилах: Пантита и Аристодема (Геродот, VII, 230-2), которым в настоящем романе я дал имена Агиас и Бритос. В романе их история излагается с авторскими изменениями, в то время как главный герой, Талос-Клейдемос, является полностью вымышленным персонажем.

Все, что окружает его, основано на фактах. Персидские войны (основаны на событиях в изложении Геродота, Диодора, Фукидида и ряда менее известных авторов), привычки и обычаи, политические институты, религия и обряды, фольклор и народные традиции — мир, отдаленный по времени, но такой близкий нашей эпохе, когда мировые конфликты возникают вновь, в столь же драматических условиях.

Слово «раб» используется в романе при описании илотов в общем смысле «слуга». Как мы уже упоминали, рабства как такового в Спарте не было.

Слово «регент» в отношении Павсания часто заменяется словом «царь», потому что именно таковы были его функции, и именно так он воспринимался народом.

Хронология престолонаследия царя Леотихида преднамеренно туманная, потому что она никогда не была установлена точно.

В романе охвачен период времени, начиная приблизительно от 505-504 года до нашей эры и приблизительно до 464 года до нашей эры, года, когда произошли землетрясение и восстание илотов в Спарте.

Два эпизода самоубийства, описанные в романе, основаны на ряде драматических страниц из «Истории» Геродота. Позорная эпитафия, придуманная оставшимся в живых в сражении при Фермопилах, оtresas («тот, кто струсил»), также подлинная (Геродот, «История», VII, 231).

Также подлинным является и жуткий ритуал самоубийства царя Клеомена I (Геродот, «История», VI, 75), который отражает таинственную церемонию, смысл которой нам не ясен, подобную в некотором отношении японскому харакири (хотя, безусловно, между ними нет никакой связи). Остается только догадываться, что самоубийство, возможно, было единственным выходом для спартиата, лишившегося чести.

Обычай оставлять физически неполноценных детей на горе Тайгет основан на исторических источниках, хотя и не выяснено, в течение какого периода времени он существовал. Родители, вынужденные подчиняться этому закону, безусловно, страдали. В любом случае, близкородственные браки с течением времени могли привести к увеличению количества детей, рождающихся с физическими недостатками.

Проект Павсания о предоставлении илотам свободы и всех прав, как гражданам, документирован в исторических трудах (Фукидид, «История», I, 132-4), и мог бы стать возможным решением фундаментальных проблем, которые привели к падению Спарты, — а именно, строгое деление по кастам и невозможность вливания свежей крови.

И в заключительном анализе отметим, что извращения спартанского общества обусловлены тем, что основной принцип, отклоняющийся от современной точки зрения, там был доведен до крайности: а именно, что государство значительно важнее любого из его граждан. Хотя, возможно, что его первоначальное толкование сводилось просто к тому, чтобы жертвовать жизнью отдельного человека ради выживания всего сообщества.

Такое поведение и сегодня называется героизмом.