Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

– Те восемьдесят страниц, что вы принесли, прозвучали как набат колокола. Мы прохлопали, что к нам в постель ползет черная мамба. Все очень серьезно. Президент через неделю проводит совещание по этому вопросу. Я буду просить, чтобы вас не двигали из Ленинграда. – Он с усмешкой посмотрел на чуть слышно застонавшую Синти. – Нам очень-очень нужна такая информация, за любые деньги и под любые гарантии. Можете смело считать, что одно это письмо окупило все затраты на ЦРУ в этом финансовом году. Скоро вам подкинут пару опытных агентов глубокого прикрытия, но главные – вы. Вы начали, вы достигли успеха, вы и продолжайте. Берегите контакт – это раз, дрожите над ним, хольте и лелейте. И пытайтесь сделать его двухсторонним. Ищите, думайте. Еще раз повторяю – любые гарантии, любые деньги, при необходимости – все наши возможности по эксфильтрации из СССР. Нам этот человек очень нужен, он очень много знает. Кстати, там и аналитическая часть неслабая, учитесь. Ну бывайте…

Не снимая ног со стола, Фред изогнулся и дотянулся до джезвы, наполнил крошечную чашку, с облегчением откинулся назад и, сделав первый тягучий глоток, начал сортировать возможные зацепки. Они есть, определенно есть, их не может не быть…

Воскресенье 15 мая 1977 года, 13:50

Ленинград, набережная Фонтанки

– Куда пойдем? – Тома обхватила мою руку и на мгновение чуть повисла на ней.

– Сюрприз, – довольно улыбнулся я.

– А что в сумке? – С детской непосредственностью обернулась вокруг меня, с любопытством разглядывая пухлую ношу, свисающую с моего правого плеча.

– Еще пара сюрпризов. – Я насладился теплым прикосновением.

– Сегодня будет день сюрпризов?

Я серьезно взглянул на резвящуюся девушку и, на секунду замерев, еще раз задумался. Уверен ли я в себе? В своем решении?

Подо мной, балансирующим на грани, распластался покорный мир, на миг представ беспамятным телом, распятым на операционном столе Истории. Пронзительно ясно, даже сквозь укутывающий будущее туман, я ощутил развилку: сделав сейчас с этой грани шаг в ту или иную сторону, могу как убить, так и вылечить пациента.

Удивительно, из каких мелочей складываются повороты Истории. Или не мелочей?

– Да, – говорю твердо. – Сегодня – день сюрпризов.

Веселясь и дурачась, прошли метров сто по теплым плитам набережной, и я направил нас вниз, к реке, по истертому гранитному спуску. Фонтанка лениво полизывала язычками мелких волн последнюю ступень, на фоне неглубокого песчаного дна бликовало серебро пробирающихся вверх по течению то ли уклеек, то ли колюшек.

Я притянул Томино запястье, взглянул на часики и нахмурился.

«Опаздывает… надеюсь. А нет, вон он», – выдохнул с радостным облегчением и с предвкушением заулыбался, глядя на торопливо выкатывающий из-под моста знакомый катерок. Небрежно предложил:

– Как насчет прокатиться по каналам?

Тома округлила глаза:

– На чем?

– Уверен, такой красивой девушке никто не посмеет отказать. Помаши катеру рукой.

Тома нерешительно взмахнула, и посудина, чуть довернув, запыхтела в нашу сторону и начала притираться к спуску.

– Что, молодежь, садись, – пробасил краснолицый Степаныч, чей энтузиазм был вчера удобрен червонцем и моим обещанием дать еще один по завершении прогулки.

Я перешагнул через борт и, подав недоумевающей Томе руку, провел ее к расположенному вдоль борта сиденью. Достал из сумки клетчатое покрывало и накинул поверх досок:

– Пристраивайся.

Она неуверенно села, наклонилась к моему уху и, постреливая глазами на корму, прошептала:

– Что это он?..

Я воспользовался моментом и, практически уткнувшись губами в мягкое ушко, нашептал:

– Не устоял перед твоим обаянием. Как и я.

Довольно посмеиваясь, Тома легонько ткнула меня кулачком в бок:

– Я серьезно!

– Это сюрприз.

– А-а-а… – Она отклонилась и как-то по-новому посмотрела на меня. – Здорово…

Мы вплыли в полумрак Измайловского моста. Я приобнял поежившуюся Тому за талию и чуть притянул к себе:

– Давай полюбуемся городом. С реки он выглядит совсем иначе.

И действительно, при взгляде с воды ровные фасады питерских особняков и доходных домов, встав на пьедестал гранитной набережной, становятся заметно выше, и родные места вдруг преображаются в таинственных незнакомцев, даря новый взгляд на привычные ансамбли. Прижавшись друг к друг, неторопливо скользим по городу дворцов, казарм и парков, завороженно любуясь необычными видами и лишь изредка обмениваясь удивленными и восхищенными восклицаниями.

В тени мостов я придвигаюсь еще ближе и, чуть касаясь губами основания шеи, длинно и осторожно выдыхаю теплый воздух. Тома, дернувшаяся в первый раз от неожиданности, теперь зябко замирает и крепче прижимает к себе мою руку. Я же сладко млею от той неясной надежды, что, возникнув от этой невинной близости, начинает стремительно разгораться, выжигая всю мою сущность; от надежды, что сворачивает мир почти в точку, в маленький уютный кокон, зыбкие границы которого намечены теплом, исходящим от наших тел. Потом железные фермы, усыпанные гигантскими заклепками, заканчиваются, и на нас отвесно падает свет, безжалостно разрушая краткое уединение. Мы смущенно отклоняемся друг от друга, чуть-чуть, на несколько сантиметров, так, чтобы уже возникла видимость раздельности, но только видимость и не более того, и с надеждой измеряем взглядом расстояние до следующей густой тени.

Проводили глазами Аничков мост, я, чуть отсев, полез в брошенную под скамейку сумку. Тома иронично зафыркала, когда я, позвякивая, извлек два стибренных из серванта хрустальных бокала и бутылку шампанского:

– Дачу уже забыл?

Я густо покраснел и с сожалением посмотрел на бутылку:

– Н-да… Ну тогда только по два бокала – и все. Степаныч, – я повернулся к корме и показал бутылку, – поможешь добить?

– Да не вопрос. Помогать молодежи – наша святая обязанность, – убежденно сказал он и довольно разгладил правый ус.

Я хлопнул пробкой и лихо разлил пенящуюся струю по бокалам. Проплыли Инженерный замок, поднырнули под мост, и мимо потянулся Летний сад.

– Тома… Томочка… – Горло неожиданно перехватило, и я смешался, забыв подготовленные слова, а потом выдернул на язык первое подвернувшееся: – Я старый солдат и не знаю слов любви…

Кончик носа Томы презрительно сморщился, чуть-чуть, почти незаметно. Улыбка еще танцевала на губах, но зрачки превратились в воронки, куда, как в черные дыры, начало стремительно истекать веселье.

Я замер с перехваченным от волнения дыханием – так замирает сапер, обнаруживший, что уже поставил ногу на мину, но еще, к счастью, не услышал щелчка взрывателя.