Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас

Хуже того, другое официальное церковное издание, Junge Kirche , некогда орган богословской ортодоксии и истины, также перешло на сторону тьмы и рисовало Гитлера в ярких мессианских красках.

...

* * *

В любой момент Бонхёффера могли призвать в армию, но тут ничего поделать было нельзя, только ждать и молиться. Нибур привел все рычаги в движение. 1 мая он писал в Нью-Йорк Генри Лейперу, всячески расхваливая Дитриха и умоляя Лейпера поспешить с приглашением, ибо «времени в обрез»396. Лейпер был знаком с Бонхёффером по экуменическому движению и встречался с ним в Фано в 1934 году. Писал Нибур и Генри Слоану Коффину, президенту «Юниона», и его также просил помочь. Получил письмо от Нибура и друг Бонхёффера Пол Леманн, преподававший в это время в колледже Элмхерст под Чикаго. За считаные дни письма Нибура вызвали бурную деятельность по ту сторону Атлантики: начались телефонные звонки и встречи, менялись уже установленные учебные планы, поступали новые письма, все – в отчаянной надежде вызволить друга, спасти Бонхёффера от неминуемой угрозы, а также добавить к своим «активам» блестящего молодого богослова. Каким-то даже авантюрным, праздничным духом веет от этой интриги, а сам Бонхёффер и понятия не имел, сколько людей хлопочут о нем.

11 мая Лейпер направил Бонхёфферу официальное письмо с предложением сразу двух ставок, в «Юнионе» и у самого Лейпера в Центральном бюро помощи церквам. Это Бюро намеревалось направить Бонхёффера пастором к немецким беженцам в Нью-Йорке; а по линии «Юниона» и «Коламбии» ему предстояло вести семинар в летней богословской школе, а осенью – занятия в «Юнионе». Лично для Бонхёффера Лейпер создал новую должность и продумал обязанности, которых хватило бы «по крайней мере на два или три года работы». Со своей стороны, Пол Леманн, страстно желавший вернуть старого друга в Америку, разослал настойчивые прошения в тридцать с лишним университетов – заметим, что в ту пору еще не изобрели компьютер, так что труд был сам по себе немалый, – стараясь привлечь их интерес к Бонхёфферу. В первой строке каждого из этих посланий он вставлял авторитетное имя Нибура, именуя его председателем комитета, который «стремится обратиться ваше внимание на Бонхёффера». Самого Бонхёффера он описывал как «одного из самых талантливых молодых богословов, одного из самых отважных молодых пасторов, которые приняли на себя миссию сохранения и продолжения христианской веры в нынешних критических обстоятельствах в Германии» 397.

Но в то время как друзья столь усердно хлопотали за Бонхёффера, сам он еще вовсе не выбрал окончательно дальнейший путь. Еще больше затрудняло выбор дружеское предупреждение от Адольфа Фрейденберга: если Бонхёффер примет должность пастора в приходе для беженцев, возвращение в Германию при нацистском режиме для него будет закрыто. Бонхёффер терпеть не мог отрезать себе пути. Вместе с тем и ситуация внутри Исповеднической церкви все менее обнадеживала. Большинство ее членов открестилось от послания Карла Барта, который назвал мучениками чешских солдат, погибших в бою против немцев-оккупантов. Прискорбным казалось подобное размежевание Исповеднической церкви с автором Барменского исповедания. И это обстоятельство, и многие другие словно бы указывали, что делать в Германии Бонхёфферу больше нечего, что Бог указывает ему путь в Америку. И все же он не был до конца уверен398.

Перед отъездом он встретился с десятком друзей и учеников на квартире Дудзуса. Присутствовали в том числе Альберт Шёнхер, Уинфрид Мэлер, Герард Эбелинг и Бетге. «Бонхёффер объяснил нам, почему он уезжает в США, – вспоминал Дудзус, – и мы обсудили, как продолжать его работу, начатую в Финкенвальде. Семинария закрылась, но продолжала существовать нелегально в форме подпольных собраний. Мы продумали, как будем делать это дальше, проговорили все существенные детали. В какой-то момент посреди разговора Дитрих вдруг неожиданно спросил нас, дали бы мы отпущение грехов убийце тирана»399.

В то время один только Бетге знал об участии Бонхёффера в Сопротивлении. Позднее Бонхёффер приводил такой пример: представим себе, что пьяный водитель несется по центральной улице – скажем, по Курфюрстендамм – и давит прохожих. Не обязан ли в таком случае каждый сделать все возможное, чтобы предотвратить гибель невинных людей? Год или два спустя Бонхёффер уже знал то, о чем большинство немцев узнало значительно позже – о масштабах истребления евреев. Тогда же, перед отъездом в США, он еще не во всем разобрался и не сделал окончательных выводов.

22 мая пришла повестка. Если он хотел уехать, то нужно было поторопиться. Бонхёффер сообщил в соответствующие органы о приглашении от «Юниона» и Лейпера и уже 4 июня отправился за океан.

В этой поездке Бонхёффер вел дневник и часто писал Бетге, а тот передавал информацию широкому кругу друзей. Из Берлина Бонхёффер вылетел вечерним самолетом в Лондон. «Мы летим над каналом, прямо в великолепный закат. Десять часов вечера, все еще очень светло. У меня все хорошо». Седьмого числа он сел на пароход в Саутгемптоне:

...

8 июля он встретился на пароходе с молодым выпускником «Юниона». «Это было словно ответ на молитву, – писал он. – Мы говорили о христианстве в Германии, США и Швеции, откуда он возвращается. Миссия – в Америке». Он все еще смотрит вперед, думает о предстоящей работе в США, но уже 9-го в письме Бетге чувствуется печаль о разлуке с Германией и «братьями»: «Вы будете работать там, а я в Америке, но мы оба там и только там, где Он. Он соединяет нас. Или я ошибся и не там ищу Его? Где Он для меня? Нет, говорит Господь, «ты – Мой слуга»400. 11 июня выпало на воскресенье, но церковной службы на корабле не проводилось. Бонхёффер и Бетге договорились ежедневно в одно и то же время читать молитвы и медитировать. Это правило Бонхёффер установил в Финкенвальде: ежедневная медитация над текстом Писания и дивное единство тех, кто в один и тот же час занят одним и тем же размышлением. По мере того как судно приближалось к Нью-Йорку, все труднее было синхронизировать часы из-за разницы во времени. «Но я всецело с тобой, сегодня сильнее, чем когда-либо», – писал он. С беспощадной честностью он призвался в том, как трудно различать собственные побуждения и Божью волю.

...