Леди и лорд - Сьюзен Джонсон

Нырнув под низкой притолокой двери, Джонни оказался под открытым небом и сделал несколько шагов, чтобы выйти из тени, которую отбрасывала каменная лачуга. Будучи человеком, который всегда с безразличием относился к чужим верованиям и никогда не испытывал тяги к общению с Всевышним, он чувствовал себя в этот момент жалким лицемером. И все же, сжав руки в кулаки и расправив мускулистые плечи, он поднял голову к бескрайней голубизне.

— Я незнаком Тебе, — горячо прошептал Джонни, — но молю, выслушай меня!

Несколько секунд он стоял без движения, словно прежняя жизнь нечестивца лишила его языка и теперь трудно было найти средство общения с небесами. Потом медленно опустился на колени, прямо в снег, склонил голову под солнцем, яростно сиявшим в вышине, и, сцепив перед собой крепкие ладони, начал молиться за жизнь жены и еще не родившегося ребенка.

Молитва его была страстной и сбивчивой. Ему надо было спешить, ведь в хижине ждала Элизабет. Джонни обращался к Богу, как к человеку, с присущей ему прямотой и искренностью, обещая искупить грехи, умерить страсти и отдать все, что у него есть, за спасение своего маленького семейства. Затем он встал с колен, отряхнув с них снег. И смахнул с глаз слезы.

Вернувшись в домик, он развел в очаге такой огонь, что стужа сразу же отступила, и только тогда присел рядом с Элизабет, принявшись забавлять ее рассказами о том, какие проказы учинял в детстве вместе с двоюродными братьями в Равенсби, а также историями о своей юности, в которых, впрочем, не было ни слова о непростых проблемах превращения отрока в мужчину.

Элизабет сказала, что хочет есть. Ободренный этим, Джонни не мешкая налил им обоим кларета и достал из дорожного мешка кекс с корицей и изюмом, испеченный госпожой Рейд. Элизабет съела кусок, второй, потом еще кусочек… Джонни поймал себя на том, что считает куски, исчезающие в этом очаровательном ротике. И после каждого куска настроение у него поднималось. Налив ей немного вина и аккуратно стряхнув крошки с одеяла у нее под подбородком, он продолжил свои незамысловатые рассказы. Казалось, его глубокий голос не нарушает, а лишь дополняет спокойное безмолвие одинокой хижины, затерявшейся в горах. Не переставая говорить, Джонни тем самым почти бессознательно пытался отогнать нависшую над ними катастрофу. Его рассказы были похожи скорее на безыскусные заклинание от возможных бед.

Даже когда Элизабет задремала, он все говорил и говорил, и эхо его голоса аккомпанировало ему в сумраке пастушьей лачуги. Продолжая свой монолог, Джонни не шевелился, подобно какому-нибудь древнему язычнику, опасающемуся, что любое движение может разрушить силу чар. Однако на деле ему просто не хотелось ничем потревожить сон жены. Элизабет пошевелилась и легко вздохнула во сне. Страдальческая морщинка между ее светлыми бровями вдруг разгладилась, и на губах появилась смутная улыбка. Джонни очень осторожно положил ладонь на ее круглый живот, накрытый зеленым клетчатым пледом, боясь причинить жене боль или неудобства.

Каждая его мышца была напряжена. Обладая не только проницательностью язычника, но и железной логикой прагматика, он хотел во всем убедиться сам. Будучи человеком, доверявшим только очевидным свидетельствам, он медленно досчитал до пятидесяти. Потом еще раз. И все же у него не хватало духу предаться ликованию. Пришлось снова досчитать до ста. Жена и будущий ребенок имели для него слишком большое значение, поэтому он не имел права обмануться, слишком рано впустив в свою душу надежду.

Но, сколько бы Джонни ни считал, едва дыша от страха, его ладонь не ощутила ни малейшего содрогания. Значит, все обошлось и опасность миновала?! Оторвав ладонь от теплого пледа, он повалился навзничь на земляной пол в припадке истерической, но тем не менее молчаливой радости.

В этот момент Джонни чувствовал поистине ребяческий восторг и выглядел как мальчишка. Ни спартанская обстановка убогой хижины, ни мощь его мускулистого тела, ни прошлая репутация отважного воина и неутомимого ловеласа, ни титулы, ни слава — ничто не имело сейчас значения, ничто не способно было помешать ему радоваться, как ребенку, от всей души. Ведь ему было всего двадцать пять лет, а главное, как он надеялся, — опасность больше не грозила его жене… Женщине, которую он, несмотря на все свое непостоянство, беззаветно любил, той, что подарила ему чудо любви, в которое он раньше не верил, его несравненной, драгоценной, единственной…

От избытка чувств Джонни послал ей воздушный поцелуй и поднялся быстро, бесшумно и грациозно, как молодой мускулистый зверь.

— Спасибо, — прошептал он небесам, чувствуя себя вечным должником загадочной верховной силы. Сейчас на своем жестком ложе Элизабет выглядела такой умиротворенной, что ему даже подумалось, не было ли то, что им только что пришлось пережить, каким-то наваждением, дурным сном. Однако тут взгляд Джонни упал на скомканный белый платок, и внутри у него все похолодело от мгновенно вернувшегося страха. Он был обязан довезти ее до побережья! Его мысли лихорадочно заметались в поисках ответа на вопрос, как преодолеть этот тяжелый путь. Ведь на этом пути их могут поджидать еще более суровые невзгоды. А Элизабет нуждается в душевном покое. Ее нельзя ни погонять, ни заставлять ехать слишком медленно. Где делать привалы, какие тропки выбирать, насколько близко можно подъезжать к деревням и не потребуется ли им в дороге повитуха?

Элизабет была сейчас слишком хрупким созданием для того, чтобы перенести такое еще раз. И он окажется совершенно бессилен, если ребенку вздумается появиться на свет до срока… Он не сможет спасти ни Элизабет, ни дитя. А потому не должен допустить, чтобы они снова подверглись опасности.

Они остались в хижине еще на одну ночь, хотя Элизабет, проснувшись, сразу же начала настаивать на том, чтобы пуститься в путь, как и было запланировано ранее. Она горячо уверяла мужа, что от былого недомогания не осталось и следа.

— Подождем еще денек, — увещевал ее Джонни. — Еды нам хватит. Тебе надо как следует оправиться от падения. А Робби абсолютно все равно, выедем мы сегодня или завтра. Он в любом случае будет нас ждать.

— Раз уж мы отправились в это путешествие, — твердо произнесла Элизабет, глядя прямо ему в глаза, — нам нельзя останавливаться. Как бы я ни чувствовала себя, часов пять я в любом случае продержусь. Госпожа Рейд говорила мне, что первый ребенок никогда не рождается быстро. Иногда это длится целый день, а то и два.

Джонни побледнел, что в последнее время с ним случалось довольно часто. Даже в дрожащих отсветах огня можно было заметить, как он переменился в лице.

— Два дня? — переспросил пораженный этой новостью муж сдавленным голосом. — Боже праведный…

— Обещай же мне, Джонни, что используешь все возможности. Я не хочу, чтобы тебя схватили из-за меня. Я и так достаточно испортила тебе жизнь.

— Не ты мне портишь жизнь, Элизабет. Для этого мне было достаточно всего лишь открыто выступить против Тайного совета Англии. Любому известно, чем это чревато. Таким, как я, пощады не бывает.

— Но ведь обвинение в изнасиловании связано именно со мной. И именно мой отец заключил альянс с Куинсберри. Как же мне не чувствовать свою ответственность за происходящее?