Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

– А ты, оказывается, поэт, Миша, – усмехнулся Иевлев.

– Я сам иногда себе это говорю. А кактусы я люблю. Моябабушка тоже их разводила. Только я не трогал их, когда был маленький. И онименя не кололи.

* * *

Лена уснула только под утро. Ей приснились Лиза и Сережа.Сон был таким ярким и счастливым, что не хотелось просыпаться. На залитомсолнцем песчаном пляже Лиза играла с огромным лимонно-желтым мячом. Сережавыходил из моря, загорелый, улыбающийся. Он подхватил Лизу, усадил ее на плечи.«Папочка, мяч!» – закричала Лиза. Мяч покатился очень быстро, зазвенел такпронзительно, что Лена открыла глаза. Телефон на тумбочке у кровати прямо-такинадрывался.

– Лена, я уже испугался, ты так долго не брала трубку, – Услышалаона голос Майкла, – я разбудил тебя?

– Нет. Все в порядке, доброе утро. – Она взглянула на часы.Было десять.

– Доброе утро. А вот у меня не все в порядке. Я собралсябегать, полез в сумку за кроссовками и обнаружил, что кто-то рылся в сумке.

Остатки сна как рукой сняло. Лена резко села на кровати.

– Что-нибудь пропало? – спросила она.

– Ничего, кроме банки талька. Вероятно, рылись вчера, покамы ездили по городу. Но я не заглядывал в сумку вечером. Все, что было нужно, ядостал еще днем. А сегодня полез за кроссовками, они лежали на дне. Хорошо, чтовчера я взял с собой бумажник.

– Подожди, ты сказал, пропала банка талька?

– Да. Английский тальк, фирмы «Лайтстар». Большая жестянаябанка, под старину. Я много лет пользуюсь именно этим тальком. Надо сообщитьадминистратору.

– Обязательно. У меня в сумке тоже кто-то рылся. Но ничегоне пропало. Вообще ничего. Сейчас я быстро умоюсь, и мы спустимся вниз.

– Да, я сегодня бегать уже не буду. Прежде чем спуститьсявниз, Лена набрала Сашин номер. Он тут же взял трубку.

– Что пропало? Банка с тальком? – спросил он, выслушав Лену.– Тальк – это такой белый порошок, им ноги и подмышки посыпают?

– Именно. Тонкий белый порошок.

– Понятненько… Ладно, к администратору вы сходите, а яподъеду через полчаса.

Администратор, молодая полная дама в строгом костюме, совзбитыми, как сливки, и вытравленными до белизны волосами, долго не моглапонять суть их претензий.

– У нас первая такая жалоба, – говорила она, – и потом,ничего ведь не пропало. Я понимаю, если бы деньги или драгоценности. Но ведь вгостиничных правилах черным по белому написано: за ценности, оставленные вномерах, администрация ответственности не несет, по-русски и по-английскинаписано. А банка талька – не такая уж ценность. И вообще, ваши вещи уже былираспакованы, вы что-то успели достать, переложить. Почему вы думаете?.. Какие увас есть основания?..

В холл вошел Саша. И администраторша почему-то тут жезамолчала.

– Спроси ее, где находится кабинет директора, – раздраженносказал Майкл, – я не собираюсь это так оставлять. Банка талька стоит всегопятнадцать долларов, но мне неприятно жить в гостинице, где копаются в моихвещах. Я объездил больше двадцати стран. Такого нигде еще не было.

Лена перевела. Администраторша смотрела на нее ненавидящимиглазами.

– Скажите своему иностранцу, что нет никаких доказательств.Никто не знает, как

Там лежало барахло в сумках, его и ваше. Этот свой тальк онмог забыть в Москве или где-нибудь еще, – прошипела она сквозь зубы. – Акабинет директора – третья дверь налево, по коридору. Но он будет после обеда.

– Хорошо, – кивнула Лена, – мы зайдем после обеда. Но зайдемобязательно. Мы ничего не придумали. Зачем нам придумывать? Но согласитесь,неприятно, когда кто-то роется в ваших вещах, в нижнем белье.

– Девушка, я вас понимаю, – немного смягчиласьадминистраторша, – но, если бы у вас или у него пропало что-нибудь ценное, мыбы проверили горничных вашего этажа, поговорили бы с дежурными. А так, из-забанки талька… Не понимаю!

– Сегодня мы опять уходим на целый день, – не унималсяМайкл, – где гарантия, что это не повторится?

– Я сама лично прослежу за горничными, которые будут убиратьваш номер, – пообещала администраторша.

– Спасибо, конечно. Но вряд ли это горничные. Где у васможно позавтракать?

Лена терпеть не могла конфликтов и всяких объяснений стакими вот пергидрольно-административными дамочками. Ей было проще промолчать,чем ругаться. Для них подобные объяснения были частью профессии, они ругалисьумело и с удовольствием. И почти всегда одерживали победу.

Если бы не Майкл, Лена вообще не стала бы обращаться кадминистраторше. Она заранее знала, чем кончится этот разговор.

– Сейчас открыты буфеты на третьем и седьмом этажах, –ответила дама и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

– Саша, – окликнула Лена водителя, который все это времясидел в кресле и листал журналы, – ты позавтракаешь с нами?

– Да, – кивнул он и встал, – спасибо. С удовольствием.

В буфете на третьем этаже было пусто. Саша взял себеогромную яичницу с ветчиной и сосиски с горошком. Лена и Майкл – по овощномусалату и по порции сметаны.

– А вот кофе пойдем пить ко мне в номер, – сказала Лена, –здесь, по-моему, обычная жидкая бурда.

– Как насчет психдиспансера? – тихо спросил Саша, отправляяв рот сразу половину сосиски.

– Знаешь, я подумала, там со мной никто не станетразговаривать. Ну покажу я свою пресс-карту и удостоверение. И пошлют они менякуда подальше, сейчас ведь не любят журналистов. Вот была бы я сотрудником ФСБили МВД, тогда другой разговор.

– Тебе это очень надо? – улыбнулся Саша.

– А что?

– Ну, тот маньяк, который орудовал в наших местах в началевосьмидесятых, он что, какой-то особенный? Сейчас ведь столько всего проманьяков печатается, при желании можно узнать все подробности и про Чикатило, ипро Головкина.

– Так о них и писать нет смысла. И фильмы есть, и книги. Аваш, сибирский, почти никому не известен. И потом, меня волнует не конкретноон, а психология, судьба… Знаешь, ведь расстреливают тех, кого признаютвменяемыми. А как вменяемый человек может убить шестерых девочек в возрасте отчетырнадцати до восемнадцати?

– Ты что, считаешь, что не надо было его расстреливать? –Саша тщательно вытер тарелку хлебной коркой и отправил корку в рот. – Или тыдумаешь, что не того расстреляли? – добавил он совсем тихо.