Обреченность - Сергей Герман

Казаки перекуривали, вели неспешный разговор. Вспоминали знакомых, кто погиб, был ранен или ушел к партизанам. Щербаков подошел к Борисову. С Иваном Георгиевичем он был знаком уже около трех лет, почти одновременно попали в плен, были в одном лагере под Могилевом.

– Доброго здоровья, Иван.

– Здравствуй, Толя.

– Мудрова помнишь?

– Конечно помню. Как он?

– Нет Сережки больше. Погиб.

Голос Щербакова дрогнул.

– Как же это случилось?

– Нашей же миной и накрыло. Еще зимой, под Костайницей. Случайно. Совершенно не думал, что такое возможно, ведь опытный же офицер!

– Эх! Какая жалость! С первых дней с нами ведь был. Еще с эскадрона.

Офицеры замолчали.

Во двор вошел полковник Кононов. Борисов с ожесточением загасил окурок сигареты, набрал в грудь воздуха:

– Господа офицеры!

Все встали, подтянулись, повернулись лицом к командиру, пожирая его глазами.

Командир полка махнул рукой.

Борисов выдохнул:

– Господа офицеры.

– Все?

– Так точно, все! За исключением командира дежурной сотни.

– Тогда прошу всех пройти ко мне.

С трудом расселись на стульях и скамьях в комнате, где жил и работал командир полка. Граф Ритберг присел на диван. Рядом расположился переводчик.

Посредине комнаты стоял большой стол. На нем скатертью карта.

Полковник Кононов обвел всех внимательными глазами.

– Разведка бригады доложила, что 28-й партизанская бригада сейчас здесь. – Он ткнул острием карандаша в точку на карте. – Село Кутьево.

Офицеры молча, внимательно вглядывались в стрелы, нарисованные на карте.

– Пришел приказ из штаба – ударить по этому Кутьево! Сбор сегодня в три часа ночи у костела. Выдвигаемся в три тридцать. В операции будет задействован весь полк. Здесь остается по взводу от каждой сотни.

* * *

Глубокой ночью Муренцов проснулся. Открыл глаза. Кричали первые петухи, в черном небе горели неподвижные звезды, и ветер осторожно шумел над крышами домов. За окном отчаянно трещали цикады, и под полом ворошились мыши. В маленькой комнатке было душно. Муренцов зажег лампу.

На столе, накрытый чистым полотенцем, стоял завтрак, приготовленный вестовым. Завтрак по-сербски «доручек». Банка консервированной рыбы, большой кусок хлеба и пол-литровая кружка молока.

Наскоро перекусив, Муренцов пошел поднимать взвод.

На крыльце его уже ждал вестовой с красными опухшими глазами. Видно, что он не раздевался и не ложился спать. Это был его первый бой. Что он делал ночью, молился? Думал о женщинах?

Муренцову стало весело.

– Проверь оружие. И не тушуйся, будем живы не помрем, – сказал ободряюще.

Улица была темна, но уже гудела под конскими копытами, раздавались окрики, звякало оружие. На площади ждали командира полка.

* * *

Капитан Солодовников смотрел в прицел на село. Потом медленным движением перевел прицел правее. На выезде стоял часовой с карабином. Курил, облокотившись на мешки с песком. Под грибком – телефон полевой связи. Рядом огневая точка. Пулемет. Окоп обложен мешками с землей. Разговаривают, не осторожничают. Чувствуют себя в безопасности. И – никаких чрезвычайных мер. Хотя и расхлябанности тоже нет. Службу несут привычно. Сразу видно, опытные вояки.

Григорьев вытянул из-за голенища нож.

– Что делать будем, командир? На воровское перо поставим?

Солодовников покачал головой.

– Времени нет. Пока подползем. Пока снимем. Рассветет. Я делаю первый номер. Ты второго. Потом кто раньше – часового. Давай на счет два!

Перевел прицел на пулеметный окоп. Патрон мягко вошел в патронник. Не было сожаления, что сейчас пуля оборвет чужую жизнь. Не было страха, сомнения, робости. Было только желание не промахнуться. Хорошо сделать свое дело. Это была работа – убивать людей. Сначала немецких солдат, потом партизан. Неважно, что советских, теперь югославских. Сколько их уже было? Двадцать?.. Тридцать?..

Или больше?.. Солодовников не считал.

Вспоминать и считать он будет потом. В старости… через много, много лет. Если останется жив. Тогда все убитые им будут приходить во сне и молча стоять у него перед глазами. А он будет вскакивать с криком и хвататься за свое изношенное сердце. А соседи по палате будут утром просить заведующую отделением, чтобы она перевела этого умалишенного в другую палату.

– Раз-ззз!

Он прижал к плечу приклад. Отличная цейссовская оптика приблизила к глазам лицо партизана. В перекрестие прицела была видна розовая мочка левого уха. Или это только кажется? На секунду затаил дыхание, и палец чуть тронул спусковой крючок. Этого было достаточно.

– Два!

В перекрестие прицела Солодовников увидел, как пуля вмяла кожу лица чуть ниже ушной раковины, и тут же услышал хлесткий звук выстрела винтовки Григорьева.

Часовой, бросив сигарету, кинулся к телефону. Вторым выстрелом он на доли секунды опередил Григорьева. Два выстрела слились в один. Пробитая двумя пулями голова мотнулась в сторону, и тело часового мягко осело на затоптанную дорогу.

– Давай ракету!

Григорьев поднял вверх ствол ракетницы, дурашливым голосом пропел:

В блеклое утреннее небо, шипя, взлетела ракета.

– Ну вот!.. Началось! – строго сказал Кононов. Потом он медленно снял папаху и медленно перекрестился. Скомандовал: – По-ооолк на конь!

Оглянувшись назад, Солодовников увидел, как из-за пригорка выскакивают сотни. Выстраиваются в лаву.

Бой в селе нарастал с каждой минутой. К гулким выстрелам карабинов все чаще и чаще начали примешиваться слитные трели автоматов. Этот звук был какой-то ненастоящий, игрушечный, словно мальчишки проводили по штакетнику палкой. В нем не чувствовалось никакой опасности.

Муренцову обожгло висок. Схватившись рукой, он увидел на ладони кровь.

Кто-то из офицеров, охаживая плетью вздыбившегося хрипящего коня, остервенело кричал:

– Пулеметчики… мать вашу растак!.. Огонь!

Казаки на ходу прыгали с коней, лихорадочно устанавливали пулеметы и открывали торопливую стрельбу.

Когда в центре села гулко и торопливо зачастили крупнокалиберные пулеметы, там вспыхнуло высокое пламя пожара. Через несколько минут село уже горело. По улицам свистя и гикая скакали казаки. Ошеломленные неожиданной конной атакой партизаны, отстреливаясь, пытались отойти к лесу. Беспорядочно стреляя, убили двух казаков. Громко заржала раненая лошадь. Конные сотни уже обходили село и брали в клещи отступающего противника. Кидавшихся из стороны в сторону партизан всюду встречал огонь из карабинов и пулеметов.