Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

силами, которые прибывали на судах, начали теснить поредевшие русские батальоны.

Четыре мушкетера, пригибаясь под пулями и картечью, несли перебежками на широком плаще раненого. Суворов посмотрел из седла на него.

— Иван Григорьевич?! — воскликнул, пораженный. И, соскочив на землю, склонился над бескровным лицом Река. — Куда тебя?

— Ногу раздробило ядром, — ответил еле слышно, поведя глазами на искромсанный и окровавленный правый сапог.

— Немедленно несите к хирургу Самойловичу! — велел Суворов мушкетерам.

Те мигом подхватили плащ с раненым генералом, но он остановил их слабым жестом руки.

— Александр Васильевич, — сказал он, превозмогая боль, — там, на передней линии, тяжело. Убит командир батальона орловцев, секунд-майор Булгаков. Ранены почти все офицеры... Кто может держаться на ногах — не покидают боя... — Его бледный лоб покрылся мелкими капельками пота. — Турки бьются яростно... — Последние слова он вымолвил совсем тихо, с закрытыми глазами.

— В лазарет! — повторил Суворов свой приказ мушкетерам.

И уже был на коне. Не обращая внимания на ядра, брандскугели, которые, взрываясь в воздухе, обжигали огнем, поскакал вперед, к расстроенным шеренгам Орловского батальона.

Все ближе слышалось гортанное многоголосое «Алла!». Навстречу, прижимая к груди культю руки, из которой струилась кровь, бежал молодой фузилер с перепуганными глазами. Несколько гренадеров откатывали назад пушку, так как кончились зарядные каркасы. Рядом, отстреливаясь, пятились мушкетеры Шлиссельбургского полка. Разгоряченные, подбодренные первым успехом турки наседали, теснили русскую пехоту, возвращая утраченные ложементы.

Суворов привстал в седле, чтобы привлечь к себе внимание, задержать отступающих, но его конь вдруг, будто споткнувшись на полном скаку, резко упал на передние ноги. На месте его головы было кровавое месиво.

Генерал-аншеф мигом высвободил носки сапог из стремян и, выхватив шпагу, кинулся вперед.

— Подай повод! — велел он незнакомцу, который стоял к нему спиной, держа коня с казацким седлом.

Тот обернулся и, выкрикнув что-то по-турецки, занес над полководцем кривую, расширенную на конце саблю. Суворов уклонился от удара и выбросил вперед шпагу. На голос турка подбежало еще два янычара с саблями. И вдруг тот, который держал захваченного коня, коротко вскрикнул и, прижав обе руки к груди, упал навзничь. Суворов и глазом не успел моргнуть, как второй турок уже корчился на вороненом штыке плечистого рыжеусого шлиссельбуржца. Резко дернув к себе ружье, он крутанулся к третьему янычару, но его согнутая фигура уже маячила в пороховом дыму аж возле занятых турками ложементов.

Взволнованный, растроганный Суворов порывисто обнял своего спасителя.

— Как же тебя зовут, чудо-богатырь? — спросил, осматривая гренадера.

— Степан Новиков, ваше высокопревосходительство, — вытянулся тот и, обернувшись к отступающим, крикнул изо всех сил: — Братцы, куда же вы?! Генерал здесь! С нами, впереди!

Мушкетеры начали останавливаться. Увидев Суворова, сержант Рыловников снова повел их в штыковую атаку, выбивая турок из захваченных ими ложементов.

Суворов все время был впереди. Тищенко, ни на шаг не отстававший от генерал-аншефа, замечал направленные на него восхищенные взгляды гренадеров, которые бросались со штыками на двоих, а то и на троих янычар. Когда между ложементами завязались яростные рукопашные стычки и штык российского солдата смело скрестился с турецкой саблей, когда в смертельной круговерти замелькали черные гренадерские каски, красные фески и белые чалмы, когда кровь христианская смешалась в песке с кровью мусульманской — пушки на турецких кораблях умолкли. Но вот, не выдержав стремительного натиска, янычары попятились, откатываясь, как бурная волна, натолкнувшаяся на преграду. И тогда снова оводами зажужжала убийственная турецкая картечь, смертельно поражая мушкетеров. Ядром был поврежден лафет трехфунтовой пушки, и канониры, чтобы не досталась врагу, вынуждены были сбросить ее в лиман.

И все же редеющие ряды мушкетеров шаг за шагом продвигались вперед. Суворов подбадривал солдат, в числе первых штурмовал брустверы вражеских ложементов. Увидев, как два казака, схватившись врукопашную с пятью янычарами, откатывавшими захваченную пушку, закололи их копьями, воскликнул радостно:

— Вот это молодцы! Русаки не...

И вдруг хватанул ртом воздух, покачнулся и начал клониться вперед. Обнаженная шпага, которую он сжимал в руке, уперлась острием в землю. Тищенко мигом подхватил раненого генерал-аншефа и, держа его на руках, осмотрел рану. Картечь попала в левый бок, чуточку ниже сердца, но глубоко не вошла в тело — спасла бронзовая пуговица мундира. Ординарец промыл рану водой из фляги и туго перевязал ее шейным платком.

Не успели они вдвоем с вестовым вынести раненого Суворова с опасного, простреливаемого вражеской картечью места, как он пришел в себя и, кинув насупленный взгляд на расстроенные солдатские шеренги, стал подниматься.

— Вам надо в лазарет, Александр Васильевич, — заикнулся Тищенко, помогая ему встать на ноги.

— Почему отступаем?! — резко отстранил его Суворов. — Османцев испугались? Скачи в крепость... — велел вестовому. — Пусть немедленно вступают в бой обе резервные роты Шлиссельбургского полка и казаки из вагенбурга. Пора уже кончать баталию. Солнце заходит.

Пошатываясь, он подошел к оседланному коню. Из-за крутых валов Кинбурна появился авангард пехотного батальона муромцев, который маршем прибыл на место боя из Волыжиного леса.

— Вот теперь я совсем выздоровел, — просияв лицом, сказал Суворов. — Молодец, Колонтаев. Вовремя приспел!

Он сел на коня и поскакал на правый фланг, где передние шеренги муромцев уже штурмовали с хода турецкие ложементы. Морским берегом косы, посверкивая саблями в розовых лучах предзакатного солнца, мчались на стрелку резервные эскадроны.

Когда «Десна» приближалась к косе, Петро пристально вглядывался, не промелькнет ли в рядах удаляющихся всадников знакомая фигура Андрея Чигрина. Где там! Что можно было увидеть в страшной, задымленной сутолоке?

Сначала защитники крепости быстро продвигались вперед. Сквозь орудийный грохот и звуки ружейных выстрелов, сквозь завывание ядер с берега иногда долетало приглушенное расстоянием «Ур-р-а!». На галере тоже подхватывали его, радуясь успеху мушкетеров. Но потом все смешалось на косе, завертелось в каком-то неистовом вихре. Бондаренко замечал лишь, как подплывают к стрелке турецкие лодки и на берег высаживаются новые и новые толпы янычар. «Ударить бы по ним с лимана, — подумал он с досадой, — но разве пройдешь мимо линейных кораблей и фрегатов». Сами спасались маневрированием и скоростью. Множество ядер проносилось над ними черными во́ронами, но пока ни одно из них не попало в галеру. Петро уже привык к тошнотворному вою ядер, к водяным столбам, которые раз за разом поднимались то возле кормы, то перед носовой частью. Петра раздражало бессилие перед вражеской флотилией.

А защитники Кинбурна, теперь уже видно было, не выдерживали яростного натиска янычар, медленно, но отходили к крепости. Четыре