Тридцатого уничтожить! - Виктор Доценко

Четвертый завидовал в глубине души Психологу. Вот кого природа одарила от рождения! Почти все его предсказания, высказанные вслух, воплощались в жизнь, и достаточно точно.

Вот и сейчас он не стал нудно объяснять, что Тридцатый должен прийти в госпиталь к Одиннадцатому, а просто вытащил из компьютерной памяти фотографию, которая мгновенно подсказала Четвертому дальнейшее развитие сюжета, дальнейшие поступки Тридцатого.

Неожиданно Четвертый подумал о звонке Тридцатого. Случилось такое неординарное происшествие: побег с базы людей, которые прихватили с собой дискету! Дискету со всеми их «играми»! То есть они могут поломать все их планы.

Да, она, естественно, зашифрована, но хорошим специалистам найти ключ — дело каких-нибудь часов. Казалось бы, ЧП, а Третий говорил с ним спокойно, без нервов, словно речь шла о какой-то пустяковой пропаже. Да и Психолог весьма странно себя ведет. Создавалось такое впечатление, что их волнует только одно: сама игра с Тридцатым! Четвертому даже показалось, что все это ему напоминает ипподром, ставки сделаны на главного фаворита, и этим фаворитом является Тридцатый!

Надо будет свои догадки поточнее проверить на Психологе. Он задаст ему несколько вопросов и сумеет все выяснить. Его мысли были прерваны какимто незначительным шорохом, и он мгновенно собрался: послышались легкие шаги по кафельному полу коридора госпиталя. У Четвертого не было никаких сомнений: это был ОН! Тридцатый!!!

Огромный вестибюль был ярко освещен лампами дневного света, и спрятаться можно было только за одной из двух огромных колонн, подпиравших полусферы старинных сводов. За одну из них и встал Четвертый.

Он был большой любитель сюрпризов и сейчас приготовил его для Савелия. Перед колонной стоял столик дежурного вахтера, за которым тот, вероятно, дремал при первой возможности.

Тридцать минут назад Четвертому пришлось отправить к праотцам мужчину лет пятидесяти, который оказался довольно быстрым малым. Он выхватил пистолет и предложил показать документы. Пришлось с ним поступить по «законам военного времени». Второго «мужичка» — судя по всему, они оба были сотрудниками милиции «усмирил» его телохранитель. Четвертый ценил его больше того боевика, которого оставил снаружи и всегда держал при себе. Тот, что стоял на улице, должен был не останавливать Тридцатого, пропустить его в госпиталь и последовать за ним, отрезав ему отход.

Если бы Четвертый мог предвидеть, то скорее всего постарался бы исчезнуть не только из этого городка, но и из страны. Тем более, что он предусмотрительно подстраховался на случай возможного провала, приготовив новые документы со своей фотографией и оформленной визой. Более того, он сумел даже организовать и нелегальный канал переправки его за границу, но… Четвертый не знал, что происходит в момент, когда он был занят ожиданием Тридцатого.

А в этот момент бригада ВДВ громила его базу и после первого же выстрела советскими «стингерами» погиб Психолог, так и не успевший сообщить ему свои предположения о возможном нападении регулярных войск на базу. Эта единственная оплошность Психолога, допущенная по отношению к себе: о возможном нападении на базу войск он не только догадывался, но на это ему намекал и Третий. И эта оплошность стоила ему жизни. А Третий сказал прямо: не держитесь долго за эту базу: она является самым настоящим «манком в большой охоте». Все это Психолог знал, но он никак не мог предположить, что времени на принятие решения у него совсем не осталось.

Когда Савелий вошел в вестибюль, он сделал два шага вперед, остановился и замер, прислушиваясь и присматриваясь к тому, что происходит вокруг. Его насторожило то, что дверь в госпиталь была открыта, а за столиком дежурного никого не было. Может, доктор вызвал или по нужде отошел?

Савелий медленно шел по коридору, не обратив внимание на то, что столик дежурного был развернут не в сторону входа, а в сторону коридора.

Наверное, сказалась усталость: больше суток на ногах, при страшном постоянном напряжении физических и душевных сил, но Савелий не услышал, что Четвертый вышел из-за колонны и спокойно сел в кресло за столик дежурного:

— Привет, Бешеный! — негромко, но четко проговорил он.

Савелий резко повернулся и увидел перед собой Четвертого. Его руки были прикрыты каким-то журналом. Савелий шагнул к нему, но был остановлен резким окриком Четвертого:

— Спокойно, Рэкс, спокойно! — Он откинул журнал в сторону: в одной руке был «магнум», в другой — газовый баллончик. — Не сделайте глупость. Расслабьтесь! Вы почти сутки на ногах, измотаны, ослаблены, голодны. Вряд ли сможете оказать мне достойное сопротивление, — в голосе Четвертого не было ни злости, ни злорадства, скорее, уважение. Чем-то вы мне нравитесь, и потому хочу вам предоставить последний шанс. Хотя мой советник сказал, что с вами невозможно договориться.

Савелий молча и устало смотрел на него, пытаясь придумать что-нибудь, чтобы вырваться из этой западни. Господи, он же предчувствовал все это! Был уверен, что Четвертый здесь! Был уверен и уговаривал себя в другом. Непростительная ошибка. Ты посмотри, какой у него уверенный и обволакивающий голос. Если его не знать, то можно влюбиться с первого взгляда!

— Вы столько натворили и так профессионально, что я был бы рад видеть вас среди своих друзей, а не врагов!

Савелий вздохнул и посмотрел на него с жалостью.

Четвертый или не заметил этого, или не захотел заметить:

— Я вас четко вычислил! Я был уверен, что вы придете на помощь капитану Воронову. Не оставлять же друга в беде! Не так ли? — он чуть заметно усмехнулся. — Подвела вас, уважаемый Рэкс, комсомольская спайка, Хотя, откровенно говоря, и возникало сомнение — вдруг не придете, а сразу мотанете в органы. — Сделав паузу в надежде, что Савелий что-либо скажет в ответ, и не дождавшись, он продолжил свой монолог: — Как ты не можешь понять, что в этой стране власть можно взять только силой — Он перешел на «ты», и сразу стало видно, что он волнуется. — Эта власть должна быть у таких людей, как МЫ!

— Мои предки защищали Родину! — тихо, но твердо сказал Савелий. — И я служу не комсомолу, не партии — Я РОДИЛСЯ ТАКИМ! Эта страна, пусть больная, убогая, — моя Родина! И таким, как ты, нет места на этой земле! — он снова шагнул вперед.

— Стоять! Или я нажму на эту кнопку и брошу в сторону лестницы. Ты же знаешь действие этого газа: половина госпиталя отправится на тот свет, как и твой братишка Андрей Воронов, который после операции стал более смирный и покладистый, чем ты, — он ехидно ухмыльнулся. — Так что предлагаю тебе очень выгодный обмен: ты отдаешь мне пакетик с наркотиком и дискету, а я тебе — Воронова! Две безделицы за человеческую жизнь. За жизнь близкого тебе человека!

— Дурак ты, Четвертый! А твой советник был прав! Где Воронов? — со злостью спросил он.

— Наркотик и дискету — и Воронов твой! — снова ухмыльнулся тот.

— На что вы надеетесь? — устало спросил Савелий. — Конец вашей базе! Конец!

— Вы так уверены? — улыбнулся Четвертый и вдруг положил на стол и баллончик, и револьвер, давая понять Савелию, что здесь все настолько продумано, что он ничем не рискует. — Пока твои кенты очухаются, база исчезнет как дым. Кстати, не советую дергаться! — спокойно заметил он, почувствовав, что Савелий вновь готовится к действию — наверху, рядом с твоим Вороновым, мои ребята! Если не будешь разумно себя вести, они его прикончат! — он добродушно улыбнулся, словно сообщил очень приятное известие.