Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

Миссис Робинсон властным движением откинула назад густую прядь блестящих каштановых волос, и на ее обнаженной шее показался висевший на тонкой золотой цепочке крохотный медный кулон безупречной чеканки с изображением испанской Богоматери.

— В год того злополучного сражения при Ватерлоо, — продолжала почтенная дама, — мне только-только минуло пятнадцать, а Эдмунд Робинсон — теперь уже полноправный владелец этого родового поместья — был на двадцать лет меня старше. Мои родители решили нанести дружеский визит сыну своего почившего приятеля, невзирая на все нашумевшие слухи о непостижимой мрачной нелюдимости нового хозяина Торп Грина. Они убедили меня составить им компанию и, вопреки своему тайному страху перед этим «ужасным черным демоном» — как окрестили между собой Эдмунда Робинсона мои подруги — я согласилась.

По правде говоря, я отчаянно надеялась, что этот человек, согласно своему строгому принципу, откажется принять нас; но я ошиблась. Служанка владельца Торп Грина, по всей видимости, знавшая строптивый нрав своего хозяина отнюдь не понаслышке, едва ли не с порога сообщила нам, что мистер Робинсон гостей не принимает, чему я в тайне, понятное дело, несказанно обрадовалась. Однако отец мой, не привыкший сдаваться без боя, настоял, чтобы эта женщина немедленно доложила о нас своему почтенному господину, подчеркнув особо, что с друзьями его отца пришла их дочь — прелестная юная леди, которую ему доводилось видеть много лет назад, когда она — то есть я — была совсем еще крошкой.

Добрая служанка исполнила его волю, однако с явной неохотой, как будто ничуть не сомневалась в том, какой жребий нас ожидает. Через минуту она спустилась к нам, всем своим видом излучая безмятежнейшую радость, и учтиво пригласила нас пройти к хозяину, не скрывая своего совершеннейшего недоумения по поводу столь внезапной перемены в его поведении.

Мы молча проследовали за доброй женщиной в кабинет Эдмунда Робинсона. Владелец имения, вопреки моим ожиданиям, принял нас довольно тепло. Он вовсе не показался мне тем угрюмым мизантропом, каким его рисовало мне мое воображение, находившее опору в пресловутых слухах нашего околотка, и, уж конечно, он не был тем страшным «черным демоном», какового в столь неподражаемых мрачных тонах описывали мне мои подруги-сплетницы.

Как только я сделала для себя это поразительное открытие, мне стало до того легко и приятно, что я почувствовала себя, как восторжествовавшая над всеми своими обличителями узница, с которой только что сняли тяжелые позорные оковы…

Она на мгновение осеклась, затем ласково улыбнулась и, словно провинившийся в чем-то ребенок, смущенно проговорила:

— Прости, мой дорогой мальчик, что я надрываю тебе сердце подобными откровениями, но мне кажется, будет лучше, если между нами не будет нелепых недомолвок, отдаляющих нас друг от друга… — нежно прильнув к нему, она продолжала: — Эдмунд Робинсон показался мне приятным, обходительным человеком, пожалуй, чуть более серьезным, чем подобает быть учтивому хозяину в обществе гостей, однако же это его качество было легко извинить, принимая во внимание ту непомерную отвратительную жестокость, с какою обошлась с ним злосчастная Судьба.

— Так, стало быть, он вам понравился, Аннабелла?

— Пожалуй — да. Во всяком случае, он произвел на меня впечатление благородного, воспитанного джентльмена. А, как показал в дальнейшем мой опыт супружеской жизни с Эдмундом Робинсоном, именно таким он и оказался.

Что же касается его внешности, то и она не внушала мне того неистового ужаса и отвращения, каковые я втайне столь отчаянно опасалась ощутить. Хозяин Торп Грина, конечно, не был блистательным молодым человеком, но его вполне можно было назвать приятным и даже привлекательным мужчиной, если бы его увечье несколько не портило впечатления, впрочем, не настолько, чтобы пробудить неприязнь. Сидя в своем внушительном передвижном кресле, он тактично прикрывал нижнюю часть туловища длинным покрывалом из черного бархата, таким образом щадя наши взоры или, вернее, те чувства, каковые неизбежно должны были бы всколыхнуться в нас, не будь он столь предусмотрительно щепетилен…

С тех пор, — продолжала миссис Робинсон после недолгой паузы, — наше семейство сделалось прямо-таки завсегдатаем поместья Торп Грин. Мы наведывались к его владельцу чуть ли не каждый день, и он всегда принимал нас с неизменной любезностью. Нам даже не приходилось выдумывать всяческие предлоги, чтобы наши регулярные визиты выглядели благопристойно и, по мере возможности — ненавязчиво: казалось, он рад был нас видеть в любое время, когда бы мы ни пожелали почтить его роскошное жилище своим присутствием.

На счастье моим родителям, которые только и мечтали о том, чтобы выдать меня замуж за владельца Торп Грина, я проникалась все большей симпатией к Эдмунду Робинсону. Мое изначальное предубеждение против этого человека рассеялось, как зыбкий туман. К тому же он был единственным представителем сильного пола, — кроме отца и брата, — с которым мне дозволялось общаться; в этом плане нужно воздать должное предусмотрительности моих родителей.

На лице Аннабеллы Робинсон отразилось подобие горькой усмешки.

— Не правда ли, это была блестящая идея отторгнуть меня от общества, чтобы сделать хозяйкой Торп Грина? В конце концов, так оно и вышло; мои почтенные родители добились своего: я стала миссис Робинсон.

…Патрик Брэнуэлл был потрясен услышанным. Он лежал на спине подле своей хозяйки; глаза его были неподвижно устремлены в потолок. Его одолевали непостижимые противоречивые мысли. Вихрь странных тревожных дум стремительно проносился в голове пасторского сына, неистово терзая его сознание.

— Что-то не так, мой мальчик? — спросила миссис Робинсон, озабоченно вглядываясь в его лицо, потерявшее в эту минуту всякое выражение и выдававшее лишь неистовое смятение.

— Я и не предполагал, — пробормотал он пораженно. — Если бы мне стало известно обо всем раньше!..

— …То ты бы теперь не был здесь, со мной, — договорила за него обворожительная хозяйка дома. — Не так ли, мой дорогой мальчик?

Горло пасторского сына сжал внезапный спазм.

— В-вы любите его! — воскликнул он, задыхаясь от ярости и отчаяния. — После того, с какой благоговейной нежностью вы говорили о нем, бессмысленно это отрицать!

Миссис Робинсон молчала.

— Вы любите своего мужа! — порывисто подтвердил он. — Так зачем вы мучаете меня так жестоко?!

Глаза его полыхали свирепым огнем, и его юное тело забилось, как в остром приступе лихорадки.

Когда эта жуткая дрожь унялась, Аннабелла Робинсон мягко и ровно проговорила:

— Послушай меня, мой милый мальчик. То, о чем я сейчас скажу, верно, покажется тебе ужасным… настолько ужасным, что, поведав об этом, я рискую много потерять в твоих глазах. И все же, я полагаю, ты должен об этом узнать…

Миссис Робинсон тяжело вздохнула, затем продолжила тихим, выцветшим голосом, звучащим непостижимой отчаянной безысходностью:

— Эдмунд, супруг мой, тяжело болен. Врачи, которых мы приглашали, не подают ни малейшей надежды на его излечение. Самое страшное может случиться в любой момент.