Цвет боли. Красный - Эва Хансен

Я понимаю, что пытаюсь обмануть себя. Не забуду, и если Ларс скажет даже, что встреча была прощальной, изойду ревностью. Это означало бы, что он все время держал Паулу в памяти, думал о ней, невольно сравнивая нас… Она госпожа, причем, прирожденная. Я саба… причем, у него не первая… Сегодняшняя вспышка агрессии это всего лишь агрессия в качестве защиты. Хотя, если честно, мне понравилось чувствовать эту власть над мужчиной. Сам мужчина мне не нужен, но власть понравилась.

Но сейчас мои мысли и чувства далеки от стоявшего на коленях Леннарта, они мгновенно возвращаются к Ларсу и Пауле.

Я не хочу думать о ней, не хочу! Но и при мысли о встрече с Ларсом меня берет дрожь. Появляется желание забраться в какую-нибудь норку и выплакаться там вволю. Я не плакса, но в последнее время периодически лью слезы. А еще охватывает просто паника.

Решение приходит мгновенно. Набираю номер бабушки:

— Ба, у тебя в квартире кто-нибудь живет?

— Нет, ты хочешь пригласить своего друга в Сочельник туда? Приглашай.

— Нет, я сама там хочу побыть, у нас сломалось отопление. Холодно.

— Приезжай ко мне.

— Нет, я в городе, если можно…

Бабушка решает, что я не хочу упустить возможность побыть с Ларсом, соглашается:

— Конечно, детка, почему ты спрашиваешь?

— Просто, чтобы знать, что там никого нет.

— Нет, пусто.

— Ладно, ба, я завтра позвоню еще.

— Линн, у тебя неладно с твоим красавцем? Запомни, детка: самая большая проблема не заполучить мужчину, а придумать, что с ним делать потом…

— Я слышала об этом. Ты умеешь утешить, ба.

— А нужно утешать?

— Попробую поплакать за роялем.

В квартире на Библиотексгатан я действительно долго сижу за роялем, вспоминая все грустные мелодии, которые знаю, с ошибками, фальшивя, но мне все равно. Никаких «Леди Ди», плакать и только плакать. Я стараюсь не вспоминать то, что услышала от Хильды. Может, не стоило вообще задавать ей вопросы? Не знала бы ничего, легче жилось.

Поздно вечером раздается звонок Ларса. Я чертыхаюсь на себя за то, что забыла выключить мобильник, но делать нечего, если я не отвечу, он легко организует поисковую операцию не хуже Бритт.

— Где ты?

— Я… я у бабушки, Ларс.

— Линн, что случилось?

— Нет, ничего! Просто я у бабушки.

— Ты плакала?

Черт, голос выдает. Но я все равно бодрюсь:

— Все в порядке.

— У нас заказан столик на завтрашний вечер.

— Нет, не нужно.

— Ты не хочешь меня видеть?

— Завтра, можно все завтра?

На мгновение он замирает, потом просит:

— Хорошо, завтра. Только не выключай телефон, Линн, мне очень нужно тебя увидеть. Позвони, когда сможешь.

— Да…

Господи, какой ужас! Я не знаю, что мне делать. Я безумно хочу видеть Ларса, слышать его голос, смотреть в его непостижимые глаза, но знаю, что, только глянув в мои, он все поймет. И что тогда? Как мне жить с тем знанием, которое есть сейчас? Всегда ли нужна человеку правда? Почему бы не остановиться, убедившись, что Ларс был дома в день убийства первой девушки? Какого счастья я себя лишила!

Не спасают ни рояль, ни скрипка. И слез уже тоже нет, я вылила их за всю предыдущую жизнь и на десять лет вперед.

На следующий день я не звоню, просто потому что не знаю, как разговаривать. Смотрю на телефон, тяну минуту за минутой, в глубине души надеясь, что Ларс позвонит сам.

А если позвонит, что я скажу?

А если не позвонит?!

Звонок раздается в шестом часу.

Я нажимаю кнопку соединения, глубоко вздыхаю, чтобы сказать хотя бы «Да», но ничего произнести не успеваю, потому что из телефона несется сказочно красивая и грустная мелодия «A Comme Amour». Не в силах что-либо вымолвить, просто опускаюсь на диван и слушаю. По лицу снова текут слезы. Ларс играет для меня, ничего не говоря, просто играет.

Так он объясняет, что любит, что ждет встречи, что я нужна ему…

И я понимаю, что тоже не могу без него, что бы он ни натворил. Все равно! Я люблю его и буду любить, даже если он тысячу раз преступник. Я не просто смертельно больна этим человеком, я уже тысячу раз умерла и воскресла с ним. Умирала, пока его глаза не смотрели на меня с лаской и нежностью или даже насмешкой, и воскресала, как только сталь этих глаз расплавлялась, встречаясь с моими глазами…

Сердце замирает от нежности, от желания коснуться хотя бы его руки, увидеть, как смеются его глаза, почувствовать прикосновение его пальцев, перебирающих сейчас клавиши, к моему телу. Я понимаю, что либо буду вместе с ним, либо просто умру. И понимаю, что первого не дано… теперь не дано. Значит, остается второе.

Но сегодня я должна быть с ним, чем бы потом все ни закончилось!

Когда мелодия заканчивается, я почти шепчу в трубку:

— Ларс, встретимся на Эстермальсгатан в восемь вечера. Я так хочу.

— Да, родная…

Теперь звучит «Таинственный сад» Ловланда и скрипка. И снова я слушаю, обливаясь слезами.

Я вдруг понимаю, что сделаю — я подарю ему все, что он просил. Как жаль, что подарки только телесные, сексуальные. Человеку, который играет Поля де Сенневиля и Ловланда в качестве объяснения в любви, нужно мое тело, послушное и жадное, с покорностью принимающее боль и горячее от страсти… От понимания этого становится еще больней. Я уже забыла о том, что он, возможно, преступник, больше того, убийца, только помню, как нежно звучит мелодия в его исполнении.

Сказать, что мне плохо и больно, значит, не сказать ничего. Я бы легла и умерла тут же, если бы не желала увидеть Ларса. Я безумно хочу его видеть, неделя это слишком тяжелый срок для меня. И пусть потом меня казнят вместо него! Моя душа страдала, как скрипка исходила слезами… Если слезы под плеткой были слезами освобождения, то теперь это слезы прощания. Не признаваясь самой себе, я прощаюсь с Ларсом, со своей любовью, с самой собой. Где-то внутри уже родилось понимание, что подарив ему то, что хотел, я уйду. Не потому что этот подарок слишком тяжел для меня, не потому что он убийца, а потому что не могу больше доверять. Я не перестану его любить, не перестану желать, но быть рядом не смогу именно из-за недоверия. Он так и не пустил меня в свою жизнь, значит, Ларсу нужно только мое тело, которое ему нравится больше, чем мне самой. А я не хочу и не могу быть только телом, хочу быть нужной ему душой, чтобы она пела вместе с его скрипкой, чтобы наши скрипки играли, сливаясь, и ни одна не фальшивила. Сейчас этого нет, мы оба лжем друг другу, он скрывает нечто страшное, а я до сих пор не прекратила расследование и скрываю от него истинную причину нашего знакомства. Скрываю, потому что понимаю: если скажу, это будет наш последний разговор. И он ни за что не расскажет, что же в действительности делал эти дни и где был.