Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - Сесил Скотт Форестер

— Превосходно.

До зари он пушки далеко от берега не утащит, за это время Ровира должен взять Росас в кольцо, о любой вылазке доложат кавалеристы. Хорошо продумано. Похоже, он недооценивал испанцев, или просто каталонские ополченцы воюют лучше регулярной испанской армии — что весьма правдоподобно.

У берега плескали веслами все новые шлюпки, из первых матросы уже с шумом выпрыгивали в слабо фосфоресцирующую воду. Красные мундиры пехотинцев в сумерках казались черными, и на них ярко выделялись белые перекрестия портупей.

— Майор Лайрд!

— Сэр!

— Поднимитесь со своими людьми на вершину обрыва. Поставьте пикеты, где сочтете нужным. Помните ваши приказы. Не отпускайте никого дальше, чем на расстояние окрика.

Не доверяя бдительности испанских дозорных, Хорнблауэр хотел установить прочный заслон на случай внезапного нападения, но так, чтобы не получилось никаких накладок — а это нелегко, когда в темноте звучат три разных языка: английский, испанский и каталанский. Такого рода мелкие технические затруднения вряд ли предвидел не обремененный большим жизненным опытом адмирал. Баркасы с пушками встали на мель далеко от берега. Матросы уже вытаскивали понтон, по распоряжению Хорнблауэра составленный из связанных в плоты рангоутных дерев и бочек. Кавендиш, первый лейтенант с «Плутона», работал толково и не беспокоил Хорнблауэра вопросами.

— Где лошади и мулы, полковник?

— Наверху.

— Спускайте их вниз.

Груз перетащат на берег в несколько минут, хотя тысяча ядер для двадцатичетырехфунтовых пушек — боезапас на день — весят более десяти тонн. Триста дисциплинированных матросов и триста морских пехотинцев выгрузят десять тонн ядер, пороховые бочонки, солонину и сухари на день — глазом не успеешь моргнуть. Больше всего мороки будет с пушками. Первую из десяти двадцатичетырехфунтовок только что уложили на понтон — перед этим пришлось отвязать найтовы, крепившие ее к планширю, вкатить с банки на короткую наклонную сходню и уже со сходни на сам понтон — тот просел под ее весом, так что вода перехлестывала через бревна. Двести человек по пояс в воде тянули привязанные к пушке тросы, спотыкались, плескали водой, оскользались на мягком песчаном дне, но все же постепенно подтаскивали ее к берегу.

Как любая пушка, она сопротивлялась с упорством борова, в которого вселились адские силы и потешаются над несчастными людьми. Хотя по приказу Хорнблауэра ее снабдили огромными колесами, она вновь и вновь застревала между бревен. Тогда в темноте Кавендиш и его люди подсовывали под нее ломы и прави́ла. Тут злокозненная махина разворачивалась, норовя съехать с понтона в воду, Кавендиш орал: «Стой!» — только выровняв ее, можно было снова тянуть за тросы. Десять пушек, размышлял Хорнблауэр, каждую тащить четыре мили вверх и вниз по дороге.

Там, где песок сменялся каменистым основанием уступа, понтон соединили с берегом деревянными плотами. Погонщики, настолько оборванные, что это было видно даже в темноте, привели лошадей и мулов, но, естественно, не подумали запастись упряжью.

Хорнблауэр обернулся к стоящим в ожидании матросам:

— Эй, вы. Здесь лежат лини. Сделайте из них хомуты и запрягите лошадей в пушку. Если поищете, найдете парусину.

— Есть, сэр.

Поразительно, как сноровисто моряки берутся за любое дело — они рьяно принялись вязать узлы и запрягать лошадей. Они говорили с испанскими лошадьми по-своему, и те, хотя вряд ли понимали английскую речь, послушно вставали, куда нужно. Погонщики, тараторя по-каталански, толкали и тянули лошадей, так что суеты от них было больше, чем пользы. Двенадцать фонарей тускло освещали сцену: лошади ржали, били копытами, не понимая, чего от них хотят. Их выстраивали в цепочку, накидывали им на шеи хомуты из обмотанной парусиной веревки. В огоны на лафете пушки продели веревочные постромки.

— Отставить! — заорал один из матросов, когда постромки начали натягиваться. — У савраски за ногу по правому борту захлестнул трос.

К тому времени, как вторую пушку подтащили к кромке воды, первую приготовились тянуть. Бичи щелкали, матросы орали. Лошади оступались на песке, но пушка ползла, сходни скрипели и трещали под колесами. Двигалась она судорожно, рывками, а у подножия крутого склона застопорилась совсем. Двадцать худосочных испанских лошадок не могли сдвинуть ее с места.

— Мистер Мур, — раздраженно сказал Хорнблауэр. — Проследите, чтобы пушку втащили.

— Есть, сэр.

Сто человек с помощью двадцати кляч втащили-таки чугунную громадину на склон. Еще матросы сзади подсовывали под колеса ломы, чтобы перетащить их через камни там, где уже не справлялись ни люди, ни лошади. Когда в свете брезжащей над морем зари Хорнблауэр увидел на вершине склона аккуратный ряд из десяти пушек и гору боеприпасов, он почувствовал, что не зря провел ночь.

Светало. На золотистом пляже внизу суетились матросы, дальше на синей водной глади покачивалась эскадра. Вровень с тем местом, где Хорнблауэр стоял, протянулось неровное каменистое плато, направо оно переходило в столовую возвышенность, а на юг, по всей видимости к Росасу, вилась меж земляничных деревьев узкая тропа. В свете дня оказалось, что Кларос худ, загорел до черноты, что у него длинные черные усы, а под ними — ряд превосходных зубов, которые он обнажил в улыбке.

— У меня есть для вас лошадь, капитан.

— Спасибо, полковник. Вы очень любезны.

Между камней уныло слонялись оборванные личности. Когда солнце осветило расселины, оттуда принялись выползать другие оборванные личности, сонные, — по-прежнему кутаясь в одеяла, они бесцельно бродили туда-сюда. Хорнблауэр глядел на союзников с неприязнью, переходящей в отвращение. Да, нечто похожее он предвидел, но не сделался от этого снисходительнее. Бессонная ночь тоже не прибавляла симпатии к испанцам.

— Не будете ли вы так любезны, — сказал он, — послать к генералу Ровире гонца и сообщить, что мы выступаем к Росасу? Я надеюсь к полудню быть там хотя бы с частью пушек.

— Конечно, капитан.

— И я попрошу, чтобы ваши люди помогли тащить пушки и припасы.

Кларос отнесся к этому без восторга. Еще меньше порадовало его известие, что четыреста его человек потащат пушки, а еще четыреста — понесут к Росасу двадцатичетырехфунтовые ядра, по ядру каждый. Он попытался было возразить, но Хорнблауэр довольно резко его оборвал.

— А затем, полковник, они вернутся за остальными. Мне пообещали достаточное количество вьючных животных. Раз вы не нашли четвероногих, придется удовольствоваться двуногими. Теперь, с вашего позволения, тронемся.

Десять лошадей или мулов на каждую пушку. Сто человек у постромок. Сто человек впереди готовят дорогу, убирают камни и засыпают ямы. Четыреста человек несут ядра, некоторые при этом ведут в поводу нагруженных пороховыми бочонками мулов. Кларос еще сильнее скривил лицо, узнав, что задействовать придется каждого человека из его терции, в то время как двести своих пехотинцев Хорнблауэр предполагает работой не загружать.