Единородная дочь - Джеймс Морроу
Шрифт:
Интервал:
— Источники, скажем, прежние, — заметила Феба. Дьявола это замечание одновременно и задело, и развеселило.
— Источники прежние, — согласился он и осушил баночку.
Сияя, как «Око Ангела» в старые добрые времена, Феба сложила в рюкзак свои не стыкующиеся друг с другом пожитки — яблоко, зонтик, «смит-вессон», баночку из-под арахисового масла — и радостно зашагала к выходу. Она улыбнулась. Так, значит, Кац его все-таки победила! Сумела-таки!
Повинуясь внезапному порыву, Вайверн схватил за голову курицу.
— Знай, что для меня еще не все кончено! У меня масса предложений. Вон в цирк приглашают.
Бедная птица трепыхалась и верещала, дергаясь, как осужденный на виселице.
— Не к Милку, а в обычный цирк. Они берут меня в качестве человека-змеи. Я мастак изворачиваться. — Он сунул голову курицы в рот и откусил ее.
— По-моему, это ваше призвание, — согласилась Феба. Сатана медленно жевал, перемалывая череп птицы гнилыми зубами.
— Неплохо для вегетарианца, а? — Он отрыгнул грудным молоком вперемешку с куриной кровью.
Феба открыла дверь сарая. Нью-Джерси дохнул на нее напоенным влагой утром. Дождь кончился, и в серебристом лунном свете молотилки, замершие в яблоневой рощице, казались совсем новыми.
— Эй, знаешь, что будет, если съесть живую курицу? — крикнул Вайверн Фебе вдогонку.
— Что? — Надев рюкзак, Феба шагнула на раскисшую тропку.
— Будут перья в дерьме, — ответил поверженный Дьявол.
Быть живой труднее, чем мертвой. Соленая вода заполняет твой саркофаг, щиплет глаза, обжигает гайморовы пазухи. Пищевод скручивается в петлю. Сердце гонит по венам адреналин вперемешку с желчью. Ну, зачем эти новые пытки, спрашиваешь ты себя, царапая ногтями резину. Долго будет продолжаться этот Цирк? Неужели Вайверн недостаточно развлекся?
Ногти задели металл. Молния подалась. О Боже! Получается!
Тридцать сантиметров, пятьдесят.
Словно бабочка из кокона, ты выбираешься из своего прорезиненного саркофага. Как же хочется вдохнуть. Нельзя. Отстаивая у смерти каждый метр водной толщи, ты пробиваешься к поверхности. Наконец, о отрада, этот вдох, попирающий смерть, ад, вечное забытье. Волны колышут тебя, как родное дитя. Неужто пролив Абсекон? Точно. Вот коса. А вон «Око Ангела», поднимается и опускается, словно гигантский поршень. Жива. Невероятно. В небе разливается огненное зарево. Это не отблеск пылающих казино, а всего лишь закат. Хрипя и откашливаясь, ты плывешь к берегу.
Взбираешься на отмель, бредешь к скользким, покрытым илом и водорослями камням. Ты приникаешь к ним всем телом, измазывая голый живот и обнаженные бедра благословенным илом. Сейчас отлив. В углублении среди скал осталась вода. Образовавшееся озерцо кишит всякой живностью. Здесь и креветки, и морские гребешки, рыбки-иглы, нереиды. Прямо у тебя перед носом просеменили два крабика.
Ты жива. Непостижимо.
По спине струится дождевая вода и как будто скользит что-то теплое, мягкое. Массирует шею, плечи. Сползает вниз по правой руке и омывает три выстроившиеся в ряд раны целительным соляным раствором.
Губка. Знакомая губка. Неужели она? Не может быть…
«Аманда?»
«Я», — телепатирует губка. Аманда, твоя питомица из подводного зоопарка. Она уже перебралась к левой руке и занялась раной на запястье.
«Вот это да, — передаешь ты, — не думала, что увижу тебя снова, подружка. А меня распяли».
«Знаю, Джули, я видела».
«Ты видела, что произошло в Цирке?»
«Я не обижаюсь, что ты меня не узнала. Ты так страдала. Но это была я, пропитанная насквозь ядом болиголова».
«Ты? Так это ты напоила меня?»
«Я».
«Ядом?»
«К тому моменту, как он коснулся твоих губ, я уже успела преобразовать его в тетрадотоксин». «Во что?»
«В тетрадотоксин. Настоящий, концентрированный, девяносто восемь процентов. Удивительное вещество. Вызывает симптомы смерти без необратимых последствий. Это и спасло тебе жизнь, Джули».
«Так ты спасла мне жизнь?»
«Угу».
Так вот кто ее избавительница! Любовь и признательность переполняют сердце. Ты целуешь Аманду в воображаемые глаза.
«Как же я тебе благодарна!» — задыхаясь от волнения, телепатируешь ты.
«Всегда пожалуйста».
«Не знаю, что и говорить…» — Ты растерянно смотришь на Аманду.
Поры твоей избавительницы растягиваются в тысяче миниатюрных улыбок.
«Нашлись бы такие, кто сказал бы, что я совершила чудо в знак благодарности, — замечает Аманда. — Дескать, ты всегда была добра ко мне, и я не осталась в долгу. Андрокл и лев, помнишь? Но такое понимание моей роли мне не по душе. Уж слишком оно романтично и антропоморфно, что ли. Другие охарактеризовали бы происшедшее как редкую биохимическую реакцию, выдвинув гипотезу, что в определенных условиях губки способны метаболизировать яд болиголова в тетрадотоксин. Не самая убедительная версия. Есть и третья точка зрения, согласно которой сам Бог вселился в меня, выступив в роли алхимика. Аргумент весомый, хотя и довольно скучный. Но есть еще одно объяснение — мое любимое».
«Какое же?»
«А заключается оно в том, что я и есть Бог».
«Ты — Бог?»
«Это только гипотеза, но есть интересные факты, ее подтверждающие. Взгляни на меня: безликая, бесформенная, пористая, непроницаемая, загадочная и бесполая к тому же. Чем не божество? Помнишь, много лет назад я рассказывала тебе, что расчленение не опасно для губок, поскольку при этом каждая вновь образовавшаяся часть становится самостоятельным существом. Выходит, я и бессмертна, и бесконечна».
«Так ты и есть Бог? Ты?»
«Это только гипотеза, но многообещающая».
«Бог — это губка? Губка? Малоутешительное известие».
«Согласна».
«Губка не может помочь человеку».
«Бог — тоже, насколько я могу судить. Я была бы счастлива услышать доказательства того, что это не так».
«Так грустно».
«Подумай вот над чем. Бог не столько губка, сколько ее действия при столкновении с… ну, не знаю… скажем, с безобразно остриженной женщиной средних лет, которую пару часов назад распяли. Перевернись».
Ты повинуешься. Губка пересекает грудь и, спустившись по левой ноге, приступает к обработке изувеченной ступни.
«То есть, по-твоему, Бог — это скорее глагол, чем существительное?» — спрашиваешь ты Аманду.
«По-моему, Бог — это губка, поступающая сообразно возможностям губки. Понимаешь?»
«Думаю, да».
«Вот и славно, а теперь — домой, в Америку. Беги, пока не попала в очередную переделку».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!