Логово - Дин Кунц

В доме так тихо, что ступать придется предельно осторожно и бесшумно, как это умеют делать только кошки. Ну что ж, за ним дело не станет.

Вассаго снова взглянул на девочку на кровати, различая ее в темноте гораздо лучше, чем залитые светом детали коридора. Она все еще была без сознания, с торчащим изо рта кляпом – одним из ее шарфиков – и обвязанным вокруг ее головы другим шарфиком, чтобы удерживать импровизированный кляп на месте. Крепкие бечевки, которые он подобрал на чердаке, сняв их с коробок, туго стягивали ее запястья и голени.

Главное, железная выдержка.

Оставив позади себя дверь в комнату Регины открытой, он двинулся вперед по коридору, стараясь держаться ближе к стене, надеясь, что в этих местах пол из клееной фанеры, полностью скрытый ковром, будет меньше скрипеть.

Он знал, где что находится. Пока Харрисоны обедали, он осторожно обследовал весь второй этаж.

Рядом с комнатой девочки была спальня для гостей. Там сейчас никого не было. Путь его лежал прямиком к студии Линдзи.

Так как люстра находилась спереди, тень от него падала назад, что было весьма кстати. В противном случае, если бы Линдзи случайно взглянула в сторону коридора, то увидела бы его приближение.

Подкравшись к двери студии, Вассаго остановился.

Прижавшись спиной к стене и глядя прямо перед собой, он мог видеть в промежутке между балясинами лестничных перил часть передней. Насколько можно было судить, на первом этаже свет не горел нигде.

Непонятно, куда девался муж. Дверь спальни супругов была отворена, но внутри никого не было. Из студии же доносились шорохи и неясный звук, и он понял, что женщина там была занята работой. Если бы муж находился в студии вместе с ней, за то время, что Вассаго пробирался по коридору, они наверняка перебросились бы хоть парой фраз.

Он очень надеялся, что мужа дома нет – вышел с каким-нибудь поручением. Ему не было нужды убивать его. К тому же не было уверенности, что смог бы с ним справиться, доведись им схватиться один на один.

Из кармана куртки Вассаго достал наполненный свинцовой дробью мешочек из мягкой кожи, изъятый им на прошлой неделе у Мортона Редлоу, детектива. Это было отличное оружие. Приятно было ощущать его в руке. В жемчужно-серой "хонде", припаркованной за два квартала от дома, под водительским сиденьем лежал пистолет, и Вассаго пожалел, что не прихватил его с собой. Пистолет ранее принадлежал Роберту Лоффману, антиквару, у которого он отобрал его за несколько часов до наступления рассвета.

Но у него и в мыслях не было стрелять в женщину или девочку. Даже если бы он только ранил или покалечил их, они могли бы истечь кровью и умереть до того, как он доставит их в свое убежище, а затем снесет вниз, в музей смерти, к алтарю, вокруг которого он располагал свои подношения. А если бы пришлось убирать с дороги супруга, он не мог бы позволить себе больше одного, в крайнем случае, двух выстрелов. Открой он пальбу, ее тотчас услышат соседи и с ходу поймут, откуда она доносится. И не пройдет и двух минут, как весь этот тихий район будет буквально напичкан полицейскими.

Свинчатка была куда надежнее и безопаснее. Он взвесил ее в правой руке, чтобы определить тяжесть.

Осторожно прислонился к дверному косяку, чуть наклонил голову вперед. Заглянул в студию. Она сидела на табурете, спиной к двери. Он сразу узнал ее, даже со спины. Сердце его забилось почти с такой же быстротой, как и тогда, когда в руках его затрепыхалась и затем быстро затихла, потеряв сознание, девчушка. Перед Линдзи стояла рисовальная доска, в правой руке она сжимала угольный карандаш. Вся, вся, вся без остатка погруженная в работу. Карандаш со змеиным шипением быстро летал по листу бумаги.

Независимо от ее желания ни в коем случае не отвлекаться от лежащего перед ней листа чистой бумаги, Линдзи то и дело вскидывала глаза к окну. По-настоящему творить она начала лишь только тогда, когда, уступив странному наваждению, принялась наконец рисовать это самое окно. Голая рама без всяких занавесок. За нею густая темень ночи. Ее лицо, словно призрачный лик, отраженное в стекле. Когда в правом верхнем углу она пририсовала паутину, начал выкристаллизовываться замысел, и ее охватило возбуждение творчества. Она назовет картину "Паутина Жизни и Смерти", а для того чтобы тема эта зазвучала более определенно, по всему пространству холста разместит различные сюрреалистические символы. Только не холста, а мазонита. А пока вообще чистого листа бумаги, на котором только собирается сделать первый набросок, но замысел вроде бы неплохой, стоит того, чтобы над ним поработать.

Она переместила лист на доске, установив его намного выше прежнего положения. Теперь ей надо было только чуть приподнять глаза от листа, чтобы поверх доски увидеть окно, а не всякий раз высоко задирать, а затем низко склонять голову.

Чтобы придать картине интерес и глубину, недостаточно изобразить на ней только ее лицо, окно и паутину, нужны еще какие-нибудь дополнительные детали. Работая над эскизом, она перебрала в уме около двух десятков различных вариантов и деталей и всеми ими осталась недовольна.

Затем в стекле, прямо над ее отражением, словно по мановению волшебной палочки, возник искомый образ: лицо, которое Хатчу являлось в его кошмарных сновидениях. Бледное. С копной черных волос. В темных, солнцезащитных очках.

На какое-то мгновение ей показалось, что это сверхъестественное видение – действительно галлюцинация. Она едва не задохнулась от неожиданности, как вдруг сообразила, что смотрит на такое же отражение в стекле, как и ее собственное, и что убийца из кошмаров Хатча каким-то образом пробрался незамеченным в их дом и, прислонившись к дверному косяку, в упор разглядывает ее. Линдзи с трудом подавила в себе желание закричать от ужаса. Как только он поймет, что она заметила его, она потеряет то небольшое преимущество, которым сейчас обладала, и он тотчас набросится на нее и разорвет на мелкие кусочки задолго до того, как Хатч успеет сделать первый шаг к лестнице. Поэтому она нарочито громко вздохнула и недовольно покачала головой, словно была удручена тем, что набросала на листе бумаги.

Хатча уже могло не быть в живых.

Медленно, словно нехотя, она опустила руку с карандашом, но из пальцев его не выпустила, будто намереваясь снова продолжить работу.

Если Хатч жив, то как же этот подонок смог незамеченным пробраться на второй этаж? Нет. Нельзя и мысли допустить, что Хатч мертв, иначе она сама погибнет, а затем погибнет и Регина. Господи, Регина!

Она протянула руку к верхнему ящику шкафчика рядом с собой, и, когда дотянулась до холодной хромированной ручки, по телу ее пробежала мелкая дрожь, как в ознобе.

В отраженной в стекле двери убийца уже не опирался больше о косяк, никого и ничего не опасаясь, совершенно бесшумно, как призрак, он уже скользнул в комнату. Вот он застыл на месте, самонадеянно уставившись на нее, очевидно, смакуя это мгновение. Если бы Линдзи случайно не заметила его отражение в стекле, она ни за что бы не догадалась, что он стоит у нее за спиной.