Мужской день - Борис Минаев

Я взял санки под мышку и приготовился идти вверх по улице Заморенова. Но уходить из парка мне почему-то не хотелось. Я вдруг поймал себя на мысли, что никогда не бывал в этом месте совершенно один. Всегда или с Колупаевым, или с мамой, или с классом, собирать листья или чего-то копать полезное для природы. В данный же момент в парке не было вообще никого, кроме меня и памятника. Я опять бросил санки на утоптанный снег и повез их за собой на веревочке. Обратно в парк.

«Сколько же сейчас времени? Часов девять, что ли...» – подумалось как-то лениво и неохотно. Я знал, что мама уже начала волноваться. Но идти домой почему-то очень не хотелось. Хотелось бесцельно мерять шагами дороги. И я начал потихоньку приближаться к памятнику.

Весь залепленный снегом, он виднелся немного вдалеке. Огромные дома на той стороне Москвы-реки светились сотнями окон, как мираж. Было совершенно не холодно.

Вокруг памятника лежал нетронутый снег. Я протоптал глубокую дорожку и сел на постамент. Теперь меня совсем не было видно. Я исчез, растворился в тишине, как та ворона.

Вдруг выяснилось, что в парке я не один. Рядом со мной, буквально на соседней лавочке, сидели еще двое.

Женщина в чулках и пальто и мужчина в низко надвинутой кепке. Мужчина курил. Красный огонек светился между двумя деревьями.

– Ну не надо! Прошу тебя! – вдруг громко и протяжно сказала женщина. Почти застонала.

Я буквально замер.

«Ничего себе! – подумал я. – Как же это я сейчас встану и пойду? Вот будет номер! Лучше я еще немного посижу».

– Не надо! Не надо! Ну я прошу! – опять протяжно сказала женщина каким-то тягучим голосом. При этом совершенно не меняя ни поворота головы, ни наклона спины. Мужчина тоже сидел неподвижно. Я никак не мог понять, к чему относится это «Не надо!» – мужчина не приставал, не бил, не кусал, не грабил и не убивал женщину. Он просто сидел, курил сигарету, и что-то тихо говорил. Так тихо, что до меня не долетало ни звука.

– Я умоляю! – вновь раздался ее голос.

Такой голос я слышал только в кино. Красный огонек светился между двумя деревьями. Я старался не смотреть в их сторону. Смотрел на окна, на дома. А они все никак не уходили.

У меня начали замерзать ноги. Вдруг мне стало казаться, что мужчина – маньяк-убийца, и если я встану и пойду, он меня тоже прикончит в два счета. Это, конечно, глупо, но нужно же было искать какое-то оправдание своей полной неподвижности. А неподвижность была такой полной, что я даже ногой не мог шевельнуть. Голос незнакомой женщины в темноте меня совершенно загипнотизировал.

«Правильно сказал Колупаев, – думал я. – Очень нехорошее это место. Не зря тут так тихо всегда. Одни вороны, жертвы, убийцы, и я тут тоже сижу...» Сколько сейчас времени, и что сейчас делает моя мама, я даже боялся думать. А женщина все повторяла и повторяла, уже тише, но все равно очень отчетливо:

– Ну не надо, не надо, не надо...

«Ну чего же не надо-то? Ну не надо, ну и что? А может, надо? А если надо? Если надо так надо. Тут уж ничего не попишешь». Мысли путались.

Красный огонек сигареты все никак не гас. Я решил, что буду сидеть тут, пока они совсем не уйдут. Или пока эта драма не завершится. А может, я должен тут сидеть? Может, я спасу эту женщину? И в этом мое назначение? Ну что же делать, если такая у меня судьба.

Время окончательно остановилось. Это было очень страшно.

И в этот момент...

В этот момент произошло что-то такое, чего потом никогда со мной в жизни не происходило.

Кто-то мягко, но довольно ощутимо толкнул меня в спину.

Это было тихое прикосновение. Как будто кто-то хотел сказать: иди! Я качнулся и побежал по парку молча, утопая в снегу, волоча за собой санки. Мне в спину громко смеялись те двое. Голос у мужчины оказался приглушенный, хрипловатый. Но не страшный.

Дальше почти бегом я пролетел длинную и идущую круто вверх улицу Заморенова, все ее домики, все ее подъезды, потом все наши дворы и позвонил в родную квартиру, не чуя под собой никаких ног. В прихожей меня ждала мама, грозно нахмурившись.

– Что ты себе позволяешь? А? – тяжело спросила она.

– Мама, я... я заблудился! – честно ответил я. – В парке Павлика Морозова!

– Ну что ты мелешь! – с досадой сказала мама. – Иди умывайся, вон весь потный... Что случилось-то?

Мама долго меня ругала, даже кричала немножко, а я смотрел на нее и думал: рассказать ли мне эту историю Колупаеву? Или маме?

И решил, что рассказывать не буду. Бесполезно.

Да и как рассказать? Довольно глупая, в самом деле, история. Про памятник. Или не про памятник, я даже не знаю.

Так и осталась она не рассказанной. До поры до времени.

Если вы захотите придти в парк и посмотреть на памятник Павлику Морозову, учтите – его больше нет. Куда-то перенесли (хотя, может, и просто переплавили).

Нет и красивого вида на Москву-реку – его давно уже, лет пятнадцать назад, загородил громадный Белый дом. Нет и вывески: «Детский парк имени Павлика Морозова». Пиво и мороженое здесь по-прежнему не продают.

Теперь в парке стоит деревянная часовня. В память о тех, кто случайно или по глупости погиб во время волнений в 93-м году. Так что в некотором смысле место осталось загробным.

Хотя по-прежнему девочки катаются тут на санках.

Демочка открыл дверь и радостно завопил:

– А! Товарищ Задов пришел!

(Был в свое время такой фильм про гражданскую войну, «Хождение по мукам». Там в отряде у Батьки Махно, куда по ходу действия попадает главный герой, есть один неприятный тип. Он все время жрет, пьет и говорит сам про себя: «Я Лева Задов, со мной шутить не надо».)

Я слегка опешил, потом постоял немного в дверях и сказал:

– А может, лучше я пойду? Тут у вас и без меня весело. Но Демочка уже втащил меня внутрь, а выглянувший из

комнаты Вовик сказал:

– Не обращай внимания. Больной человек наш Демочка, что с него возьмешь. Не обижайся.

– Ну давай, Лева, раздевайся, давай проходи, раз пришел, – скучно произнес Демочка.

Я долго ковырялся в прихожей, снимая ботинки и накидывая куртку на высокий крючок.

Да!

Не зря я сомневался, не зря тревожился вчера перед сном и сегодня с утра, сразу как встал, – а стоит ли идти в гости к Демочке, и не выйдет ли от этого каких-нибудь мучений?

(Кстати, немного об этом слове. Мама часто говорила мне: «Мучение ты мое!» – но я никогда не мог понять, насколько

серьезны эти ее слова. И выражение это было для меня какое-то ненадежное, туманное, как вот, например, мои мучения с Вовиком и Демочкой в данном случае – вроде мучение, а вроде в гости пришел).