Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Дик Фрэнсис

чтобы провериться для заезда на Чейнмайле.

— Не убейся, — сказал Гарольд, забирая мое седло. — Эти просто докажет, что ты полный дурак, да и только.

Я улыбнулся.

— Люди гибнут и когда переходят через дорогу.

— Твоя работа — не несчастный случай.

Он ушел с седлом, и я заметил, что он вообще-то не дал мне указаний более спокойно вести себя в следующем заезде. Может, и он, подумал я, хочет, чтобы Виктор честно пускал своих лошадей, и если этого можно было достигнуть только так, то ладно... пусть так будет.

С Чейнмайлом все складывалось по-другому. Четырехлетний скакун был нестабилен, и то, что я с ним делал, было все равно что провоцировать юного правонарушителя на грабеж. Он был полон ярости, что заставляло его coпротивляться жокею и нырять при прыжках, кусать других лошадей, и, чтобы контролировать эту ярость, нужен был холодный разум и твердая рука — по крайней мере, я всегда так думал.

Но в тот день у него не было такого управления. У него был всадник, готовый простить ему все его агрессивные закидоны, кроме ныряния, и когда он попытался это сделать у третьего препятствия, я так вытянул его хлыстом, что почти ощутил, как он обиженно подумал: “Эй, ты на себя не похож”. Так и было.

Он сражался и взлетал, скакал и рвался вперед. Я разогнал его до его предельной скорости, до полной потери здравого смысла. Я очертя голову выворачивался наизнанку для Виктора Бриггза.

Этого было недостаточно. Чейнмайл пришел третьим из четырнадцати. Чисто. Возможно, лучше, чем кто-либо на самом деле ожидал. Его обошли только на шею. Но все же...

Виктор Бриггз без улыбки смотрел, как я снимаю седло с его второй лошади — бьющей копытом, вскидывающей голову, перебирающей ногами. Он не сказал ни слова, я тоже. Мы одинаково бесстрастно на секунду глянул друг другу в глаза, а затем я ушел взвешиваться.

Когда я переоделся и снова вышел, его нигде не было видно. Мне нужны были две победы, чтобы спасти свою работу, но я не добился ни одной. Безрассудства оказалось недостаточно. Он хотел побед. Если он не может получить гарантированных побед, он захочет гарантированных проигрышей. Как прежде. Как три года назад. Когда я и моя душа были молоды.

Страшно усталый, я пошел на встречу с Мэри Миллес в назначенном баре.

Глава 12

Она сидела в кресле, погруженная в разговор с другой женщиной, которой, к моему удивлению, оказалась леди Уайт.

— Я подойду попозже, — сказал я, приготовившись было к отступлению.

— Нет-нет, — сказала, вставая, леди Уайт. — Я знаю, что Мэри хотела поговорить с вами. — Она улыбнулась. Все ее тревоги отложились на лице морщинами, глаза ее сузились, словно от постоянной боли. — Она говорит, что вы очень помогли ей.

— Да ничего особенного, — замотал я головой.

— Она не так говорила.

Женщины улыбнулись друг другу, расцеловались и распрощались. Леди Уайт кивнула, еще раз неопределенно улыбнулась мне и пошла из бара. Я посмотрел ей вслед — худенькая, грустная леди старалась вести себя так, словно весь скаковой мир не знал о ее поражении. И все равно ей это не удавалось.

— Мы вместе учились в школе, — сказала Мэри Миллес. — В последний год там мы спали в одной спальне. Я очень привязана к ней.

— Вы знаете о... ну...

— О Дане ден Релган? Да, — кивнула она. — Не хотите ли выпить?

— Позвольте мне вас угостить.

Я принес джин с тоником для нее и кока-колу себе, и сел в кресло леди Уайт.

Бар сам по себе был приятным местечком — с бамбуковой мебелью, весь в зеленых и белых тонах. Здесь редко бывало много народу, и зачастую, как сегодня, он почти пустовал.

— Венди... Венди Уайт, — начала Мэри Миллес, — спрашивала меня, не думаю ли я, что шашни ее мужа с Даной ден Релган скоро кончатся. Но я не знаю. Не могу ей сказать. Как я могу сказать? Я ответила, что, конечно, скоро все кончится... — Она помолчала и, когда я не дал ответа, продолжила: — Как вы думаете, это прекратится?

— Нет, я не думаю.

Она мрачно поболтала лед в стакане.

— Венди сказала, что он уезжал с ней. Он взял ее на какую-то дружескую вечеринку до утра. Сказал Венди, что идет на охоту, а ей это кажется скучным. Она много лет не ездила с ним на охоту. Но на этой неделе он взял с собой Дану ден Релган, и Венди говорит, что, когда все пошли с ружьями охотиться, ее муж и Дана ден Релган остались в доме... Наверное, я не должна была вам все это рассказывать. Она слышала это все от кого-то, кто был на охоте. Не распространяйтесь о том, что я вам рассказала. Вы не будете рассказывать, да?

— Конечно, нет.

— Для Венди это все так ужасно, — сказала Мэри Миллес. — Она думала, что все давным-давно кончилось.

— Все кончилось? Я-то думал, только что началось.

Она вздохнула.

— Венди говорит, что ее муж рассыпался, как тонна кирпича, перед этой тварью Даной несколько месяцев назад, но затем эта дрянь исчезла со сцены и совсем не появлялась на скачках, и Венди подумала, что он уже не видится с ней. А теперь она снова у всех на глазах, и всем все видно. Венди говорит, что ее муж втюрился куда сильнее, чем когда-либо, да еще и гордится этим. Мне жаль Венди. Это все так ужасно. — Казалось, она по-настоящему сочувствует ей, но ее собственные проблемы были, в любом случае, куда серьезнее.

— А вы сами знакомы с Даной ден Релган? — спросил я.

— Нет. Думаю, Джордж ее знал. По крайней мере, в лицо. Он всех знал. Он говорил, что, когда прошлым летом был в Сен-Тропезе, он вроде бы как-то раз видел ее, но не знаю, серьезно ли он говорил, потому что смеялся.

Я отпил кока-колы и за разговором спросил ее, как ей с Джорджем понравился Сен-Тропез и часто ли они там бывали. Да, им там нравилось. Нет, только раз. Джордж, как обычно, большую часть времени не отрывался от камеры, но они с Мэри каждый день лежали на балконе и смотрели на море, и чудесно загорели...

— Как бы то ни было, — сказала она, — я не об этом хотела с вами поговорить. Я хотела поблагодарить вас за доброту и спросить о той выставке, которую вы предлагали... и как я могу получить деньги за эти фотографии. Поскольку... я знаю, это грязная тема... я буду