Четыре ветра - Кристин Ханна

– Иногда человек просто… ломается, – сказала Лореда. – Когда переходит черту.

– Ты права.

С меня хватит.

– Если я захочу найти мистера Валена и его друзей-коммунистов, ты знаешь, где мне их искать?

– Думаю, да.

– Где?

– В амбаре, где они делают листовки и все такое. В конце Уиллоу-роуд.

– Ладно. – Элса глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Тогда ладно.

Позже, когда на долину упала ночь и на небе высыпали звезды, Элса вывела детей из домика и они прокрались к своему грузовику. Не произнеся ни слова, все трое забрались в машину. Элса сознавала всю опасность того, на что они решились.

– Сверни здесь, – подала голос Лореда.

Элса съехала на грунтовку, вившуюся меж вспаханных перед зимой полей. В конце дороги старое заброшенное ранчо. Массивный амбар. Перед ним темнели силуэты нескольких автомобилей.

Элса остановилась рядом с грязным «паккардом». Они с Лоредой и Энтом вылезли из грузовика и пошли к амбару. Лореда толкнула тяжелую дверь.

Амбар освещали фонари. На покрытом соломой земляном полу стояло несколько столов, вдоль стен без всякого порядка – стулья. В амбаре находилось около дюжины человек – одни сидели за пишущими машинками, другие за ротаторами. В воздухе висел густой сигаретный дым, который, однако, не мог перебить сладкого духа сена.

На Элсу с детьми, казалось, никто не обратил внимания. Элса посмотрела на листок, ползущий из ротатора. Крупным шрифтом напечатано: «РАБОЧИЕ, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ!» Она вдохнула странноватый запах – чернила и металл.

У одного из столов туда-сюда прохаживалась маленькая темноволосая женщина в очках и диктовала машинистке:

– Мы не можем позволить богатым богатеть, пока бедные беднеют. Как можем мы называть нашу страну землей свободы, когда люди живут на улицах и умирают от голода? Радикальные перемены требуют радикальных мер…

Лореда ткнула Элсу локтем в бок. Та оглянулась. К ним направлялся Джек.

– Здравствуйте, дамы, – сказал он, пристально глядя на Элсу. – Лореда, Наталье не помешала бы помощь за ротатором.

– И ты тоже, Энт, – сказала Элса, – ступай с сестрой.

Джек вывел Элсу на улицу через дверь с другой стороны амбара. Там горел костер, который окружала целая коллекция разномастной мебели: стулья, кресла, столики. В пепельницах горы окурков.

– Так, значит, коммунисты сидят у костра и курят, как самые обычные люди, – сказала Элса.

– В этом мы похожи на простых смертных. Что случилось, Элса?

– Джин умерла. Ее было не спасти. Магазин компании закрыли, чтобы проучить нас, а в больнице отказывались помогать. Мне даже пришлось применить… бейсбольную биту, чтобы привлечь внимание. И все, что я получила, – две склянки с аспирином. Ну и еще нас сегодня вычеркнули из списка на выдачу пособий. Если можешь собирать хлопок, то и собирай. Никаких пособий от штата.

– Мы слышали. Землевладельцы заставили правительство штата принять это решение. Они называют это политикой «Кто не работает, тот не ест». Боятся, что пособия позволят вам прокормить детей, пока вы бастуете ради нормального заработка.

Элса скрестила руки на груди.

– Всю жизнь меня учили не высовываться, не требовать слишком многого, быть благодарной за любую малость. Так я и поступала. Думала, если я буду вести себя так, как положено женщинам, если буду следовать правилам, то жизнь… я не знаю… изменится. Но с нами так обращаются…

– Несправедливо, – сказал Джек.

– Так нельзя. Это не по-американски.

– Да.

– Забастовка, – тихо произнесла Элса пугающее слово. – У нас может получиться?

– Не исключено.

Она была благодарна за честность.

– Нас накажут за одну попытку.

– Да, – согласился он. – Но жизнь больше, чем то, что происходит с нами, Элса. Нам нужно сделать выбор.

– Я женщина несмелая.

– И все же вы готовы ринуться в бой.

Его слова задели в ней что-то.

– Мой дедушка был техасским рейнджером. Он говорил мне, что храбрость – это ложь. Что храбрость – это просто страх, на который ты не обращаешь внимания. – Она посмотрела на него и добавила: – А я боюсь.

– Мы все боимся.

– У меня дети, я должна кормить их, одевать, заботиться об их безопасности. Я не могу рисковать их жизнью.

Джек ничего не ответил, и Элса знала почему. Он хотел, чтобы она сама произнесла эти слова.

– Но их жизнь и так уже под угрозой, – сказала она. – Нельзя, чтобы они думали, будто так и должно быть, будто именно такова жизнь в Америке. Я должна научить их постоять за себя.

Элса внезапно ощутила невероятное облегчение, словно вернулась домой, словно нашла себя… но вместе с тем ее накрыл глубокий, всепроникающий страх. Храбрость – это страх, на который ты не обращаешь внимания. Но разве такое возможно на самом деле? В реальной жизни?

– Вышка, которую они установили в поле… это чтобы запугать нас, да? Ведь забастовка – это законно.

– Законно. Черт, в этом вся суть Америки. Наша страна построена на праве протестовать, но законы приводит в исполнение правительство. С помощью полиции. Вы видели, как они поддерживают крупный бизнес.

Элса кивнула.

– И что нам делать?

– Сначала нужно распространить информацию. Мы назначили собрание по поводу забастовки на пятницу. Но опасно даже говорить о нем людям, не то что показываться на собрании.

– Все опасно, – сказала она. – И что дальше?

Джек коснулся ладонью ее щеки, задержал руку.

Элса прижалась к его руке и в этом прикосновении нашла силу и утешение.

Перед самым рассветом Лореда вышла из домика. Вчерашнее собрание Союза рабочих оживило ее, придало сил. Коммунисты делали все, чтобы забастовка состоялась, но им нужны такие люди, как она, Лореда, – чтобы информация разошлась среди обитателей лагеря. Без их помощи коммунисты не справятся.

– Но это опасно, – сказала Наталья Лореде прошлой ночью. – Помни об этом. Я в юности видела революцию своими глазами. Кровь на улицах лилась рекой. Не забывай ни на минуту, что вся власть у штата – деньги, оружие, люди.

– А у нас душа и отчаяние, – был ответ Лореды.

– Да, – Наталья выдохнула дым, – и мозги. Так что используй свои.

Лореда закрыла за собой дверь и зашагала через лагерь. Она слышала, как люди вокруг готовятся к рабочему дню, завтракают, собирают еду. Перед туалетом успела выстроиться очередь.

Но в лагере стояла тишина – что-то новое и пугающее. Никто не смеялся и не разговаривал. В лагерь проник страх. Все знали, что за ними наблюдают ищейки хозяина.