Стихотворения - Конрад Цельтис

принцепс дарит разной любовию нас.

За песнопенья твои шлет он столько даров превосходных,

Мне ж пропитанье едва песни приносят мои.

Со всевозможным искусством я спел панегирик недавно,

Принцепс из замка не дал мне и ничтожных даров.

Пурпур тебя облекает, багрянкой окрашено платье,

Отчей одеждой едва, — я рубашонкой прикрыт.

Тройка коней увлекает гордячку по городу всюду,

Головы горды у них, в пене кругом удила.

Только мальчишка за мной к кафедре вместе шагает,

Песни на лире пока неплодоносной пою.

Три ожерелья ты носишь на шее, украшенных златом,

Много колец золотых носишь на пальцах своих.

Этот сверкает алмазом, на этом красуется яшма,

Виден сапфир на одном, а на другом гиацинт.

Хвастаешь ты сардониксом, смарагдом красы безупречной,

Что на изгибах несет неба высокого цвет.

Носишь карбункул еще с хризолитом и круглым кораллом,

Камень краснеет своим цветом похожим на кровь.

20 Множество крупных жемчужин теснит твою грудь, извергает

В Индии их иногда раковин тело больших.

Наша рука держит только перо и папирус лоскутный,

Песни пока я пишу с помощью пальцев троих.

Хочешь скажу, почему принцепс так тароват на подарки, —

Он ведь не голос один ценит высоко в тебе.

39. О неученом враче[688]

Врач, что в душе неученой ученых ты Муз презираешь

И Аполлон для тебя кажется наш пустяком?

Он медицину открыл, он нам травы явил и поведал,

Пользу какую несут людям земли семена.

Песни же, кроме того, когда он их поет под кифару,

Сонмы недугов изгнать могут искусством своим.

40. О деве, обнаруженной в Риме[689]

Тысячу лет я лежала, схоронена в этой могиле;

Ныне открыта, могла б римлянам вот что сказать:

«Древних квиритов не вижу теперь я с характером римским,

Кто справедливостью сам и благочестьем блистал.

Но, сокрушаясь в душе, — лишь великие вижу руины

И монументы еще вижу великих мужей.

Если столетье спустя ты, о Рим, мне откроешься снова,

Думаю, вряд ли живым будет и имя твое».

41. Об обезьяне и больном[690]

Полная хитрых проказ обезьяна когда увидала,

Как в сосуде мочу вертит, исследуя, врач,

Зависти к склянке полна, — едва только врач удалился, —

Стала на всяческий лад взбалтывать склянку с мочой;

И к заключенью пришла, будто знает болезни причину,

Да и больному сказать многое может она.

Но, наконец, захотела, уставши от долгих занятий,

Пить обезьяна, решив: критское в склянке вино.

Но ее к носу приблизив, почуяла запах противный,

Наземь швырнула сосуд, вдребезги склянку разбив;

И лишь увидел все это больной, рассмеялся немедля

И совершенно здоров сделался в теле во всем.

42. О двадцати четырех хороших свойствах лошадей[691]

Вепрь и олень, и баран, и осел, и жена, и лисица, —

С ними шестью наравне конь благородный стоит:

Будет изящною пусть голова, шея — гордой, а ноги

И высоки, и стройны: всем этим славен олень.

Грива косматая пусть и пасть его пенится в ржанье,

Пусть, как и вепрь, он свою вмиг пожирает еду.

Жилы пусть будут крепки, а глаза широко раскрыты,

Ребра на животе мощными, как у овцы.

Ржанье не тише ослиного пусть и хребет будет крепким,

10 Малым — копыто, и все сбито надежно кругом.

Пусть свои уши вострит и следы от мягкого шага

Пусть оставляет, а хвост лисьим пусть вьется хвостом.

Грудь выдается, а зад пусть подобно женщине носит,

Пусть господина его примет охотно спина.

Пусть без достоинства конь ни один хвалы не заслужит,

Пусть Буцефала Амикл дикого он превзойдет.

43. О Гресмунде[692]

Жителей рейнских ученее всех и по возрасту юный,

Ты достоин, Гресмунд, быть неизменно любим.

В слове ученом своем о семи ты сестрах трактуешь

И о таинственном всем, что в философии есть.

Я заключил бы, что к нам ныне рвутся Италии Музы,

Немцы пусть помнят о том, если отправятся в путь.

44. О поэтах[693]

Врач с правоведом умелым поистине все пожирают:

И ничего уже нет, чем бы кормился поэт.

Значит, с умом благородным кто к Музам бесплодным прибегнет

Под покровительство, кто к лирам и Феба и Муз?

45. О невежественном переводчике Нюрнбергской истории[694]

Вот уж врачей, правоведов, ученых поэтов, надежда

Тщетная деньги стяжать, слава пустая творит.

И переводчик — пример, за немалые нанятый деньги,

Чтоб на тевтонский язык римлян дела перевесть.

Он, прочитавши «vespillo» — могильщик, не понял названья,

Птица это, — решил, — в перьях шафранных своих.

После же, Домициан, твое тело, что мыши пожрали, —

«Vespertilio», снес на погребальный костер.

Знаю теперь, что смогли бы кумиры всемирные — деньги,

Если ученых мужей делают те из ослов.

46. О могуществе денег

Проповедников днесь правоведов, врачей превосходных,

И в капюшонах мужей, деньги, рождаете вы.

Стать же поэтом никто не решился б в надежде на деньги,

Ибо Гомер никаких вовсе не ведал богатств.

47. К Теликорну[695]

Влажные звезды когда сыплют снежные наземь пушинки

И среди сумрака туч небо застыло само,

Если друзей дорогих, Теликорн, ты желаешь увидеть,

Без промедленья приди, о промедленье забыв.

48. Что создает расточителей[696]

Птица, лошадь и Вакх, пес, Венера и кости, и игры, —

Все это нашим мужам неисчислимый