Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон

На Чаринг-Кросс сидит — или сидел — чистильщик обуви в красной куртке, а буквально на днях мне попался на глаза на Слоун-стрит мужчина, ремонтировавший прямо на тротуаре плетеные кресла. Я устремился к нему, как к старому знакомому. Он рассказал, что и отец, и дед его занимались этой работой. Точильщики ножей все еще с нами, но вот торговцы булочками могут исчезнуть, потому что невозможно представить булочки без масла. Я помню этих торговцев в период между войнами, помню, как воскресными вечерами они ходили по улицам, звеня в колокольчик, и носили на голове корзины сдобных пышек и булочек в белых салфетках. В те дни масло стоило шиллинг и 8 пенсов за фунт, а есть маргарин считалось неприличным.

Представление Панча и Джуди ныне превратилось в диковинку, а уличные торговцы на Ладгейт-Хилл, пускавшие под ноги прохожим механические игрушки, давно исчезли. К счастью, сохранились трубочисты. Они разъезжают по городу на велосипедах или на крохотных автомобилях. Некоторые лондонцы до сих пор считают, что, если дотронешься до трубочиста, когда тот проходит мимо, это принесет удачу.

Пока еще можно повстречать и старьевщиков, хотя их тоже почти не осталось. Недавно я встретил весьма странного человека — старика небольшого роста и с густой седой бородой. Он толкал перед собой тачку и кричал, что берет пустые бутылки, старую одежду и металлолом. Признаться, я обрадовался, что хоть что-то осталось неизменным: на голове старика торчали два надетых друг на друга серых цилиндра — отличительный признак лондонских старьевщиков времен моей юности.

Как Пиккадилли стала центром Вест-Энда. История развития западного Лондона во времена Карла II. Прогулка по Бонд-стрит и посещение коллекции Уолласа. Я отправляюсь на Шепердский рынок и рассказываю кое-что о лондонских таксистах.

1

В краткий срок между двумя мировыми войнами цветочницы с Пиккадилли чувствовали себя полноправными хозяйками Вест-Энда, который предстает в памяти ярким, удивительным, нарядным и дешевым: костюм с Сэвил-роу стоил 12 гиней, мясное филе — половину кроны, дюжина устриц — 5 шиллингов.

Расположившиеся вокруг фонтана «Эрос» с корзинками цветов «девушки» (они были наделены постоянной молодостью, и даже прабабушки, которые среди них иногда встречались, не звались «женщинами») дни напролет оживленно шутили, привнося в сердце Вест-Энда здоровый дух ист-эндских кокни. Находясь в самом сердце моды и ее великих законодателей, которые каждый день проходили у них перед глазами, «девушки» одевались чудовищно безвкусно, их наряды были, откровенно говоря, фантастическими. Цветочницы носили обычные для женщин Ист-Энда соломенные шляпки или мужские кепки, проколотые шпилькой, платки и передники. Казалось, что они попали на площадь прямо с иллюстраций Джорджа Крукшенка[44]— знаменитой «Жизни в Лондоне».

Если мужчина выглядел щеголем или попросту носил в петлице бутоньерку, цветочницы окликали его: «Капитан!» или «Красавчик!» (вероятно, так проявлялась последняя нежность восемнадцатого века). И даже если он спешил на какую-либо деловую встречу, это приветствие заставляло сбавить шаг и почувствовать себя настоящим мужчиной.

Фонтан «Эрос» принадлежал им и только им. Он занимали его ступени и освежали гвоздики и розы в его воде. Их голоса, перекрывая шум Пиккадилли, разрезали воздух как ножи:

— Фиалки, красавчик, фиалки! Пенни за букетик…

— Доброе утро, капитан! Как насчет моих прелестных гвоздик?

Это был своего рода столичный шик, отголосок эпохи рыцарской галантности, снизошедшей на век шляп-котелков; мужчины, которым она была адресована, удалялись с ощущением, что серж[45]их костюмов не серого, а алого цвета, и в руках у них не зонтик, а шпага.

Положившие начало пестрым цветочным рядам на самых известных площадях мира, всеобщие любимицы, цветочницы с Пиккадилли были девушками из низов, кокни. И только сейчас, когда они, последние жрицы богини Флоры, исчезли, мы осознали, насколько без них поблек Лондон. Почему они ушли? Не потому ли, что прошел век бутоньерок?

Не потому ли, что Вестминстерский муниципальный совет запретил уличную торговлю на Пиккадилли? Я полагаю, именно поэтому.

Что за ужасная перемена постигла площадь после ухода восхитительных цветочниц! Со времен войны к ступеням фонтана стал приходить неопрятный заезжий люд, провинциалы, солдаты, моряки и их подружки; они часами сидят, наблюдая за оживленной жизнью площади, а ночью созерцают огни города, представляющие, по словам Г. К. Честертона, замечательное зрелище для тех, кто не умеет читать. Центр площади Пиккадилли, который выглядел так чудесно с корзинками примул и фиалок весной, роз — летом и георгинов — осенью, сейчас, по моему мнению, являет собой весьма гнетущую и прискорбную картину. Я думаю, привычка сидеть вокруг фонтана появилась во время войны, и привнесли ее американские солдаты, которые жевали жвачку и мрачно курили сигары, недоумевая, какого черта они делают в Лондоне.

Популярность статуи «Эрос» — творения, отправившего своего создателя Альфреда Гилберта в изгнание, — необъяснима. Почему эта маленькая крылатая фигура стала такой популярной в наши дни? Ее любят не за изящество и красоту, или, лучше сказать, не только за это. Возможно, за то, что она излучает легкость и веселье, традиционно царящие на Пиккадилли. Я помню, как однажды на викторине, которая помогала скоротать время путешествия через океан, одна из сильных команд проиграла, не ответив на вопрос: «Из чего сделана статуя Эроса?» Правильный ответ — алюминий. Думаю, это первая статуя, сделанная из алюминия. И конечно, Эрос — не просто статуя, а своего рода легкий алюминиевый каламбур. Когда Гилберту поручили спроектировать мемориал седьмого лорда Шэфтсбери, филантропа, в честь которого названа Шэфтсбери-авеню, скульптору пришла в голову идея поместить на пьедестал бога-лучника, который как бы посылает стрелу на авеню имени филантропа. Но кто-то из министерства общественных работ, тот, кто, очевидно, не любил каламбуров, развернул Эроса, и шутливая идея Гилберта потеряла смысл. Бедняга Гилберт был чрезвычайно темпераментным человеком и любил крушить свои работы; он так рассердился, что предложил расплавить готового Эроса, продать и раздать деньги бедным. Затем, стряхнув английскую пыль со своих ног, он на двадцать лет уехал жить за границу и вернулся только по личной просьбе короля Георга V.

Как бы я хотел, чтобы ученые вместо обещанных нам полетов на Луну изобрели машину времени и предлагали время от времени провести уик-энд в прошлом! Я бы хотел перевести стрелки часов назад и прогуляться по Пиккадилли времен Якова I, например в 1603 году. Тогда я мог бы дать ответ, насколько все написанное лондонскими топографами о Происхождении странного названия «Пиккадилли» является правдой.

В 1600 году на месте, которое ныне зовется Пиккадилли, не было домов, и носило оно название «дорога на Рединг». «Диким воловиком поросли сухие склоны канав», — пишет Герард в «Травнике»; там, где сегодня громоздятся высокие каменные дома, журчали ручейки, зеленели пастбища и живые изгороди. В средневековых записях 1623 года найдено упоминание о том, что некий йомен Уильям Кебл проживает около «усадьбы Пиккадилли». Это первое упоминание о Пиккадилли. Пройди мы по Пиккадилли в 1623 году, когда правил Яков I, а после смерти Шекспира прошло семь лет, мы бы увидели пять-шесть небольших строений на возвышенности Хэймаркет и один очень красивый дом (ныне Грейт-Уиндмилл-стрит) под названием «Усадьба Пиккадилли», принадлежавший портному по имени Роберт Бейкер.