Восьмой ангел - Наталья Нечаева

Наступил на ближний камень, поскользнулся, зашатался, нелепо взмахнул обеими руками, пытаясь удержать равновесие, но ушибленная нога подвернулась, и мужчина рухнул навзничь в костер, пробив спиной светлую брешь в мрачном клубящемся столбе.

Долю секунды сквозь разошедшийся дым кровенело пятно его куртки, но колышущийся исполин снова набрал силу, почернел, загустел, надежно скрывая от посторонних глаз все то, что находилось в его таинственном и ненасытном нутре.

* * *

Свод величественной круглой пещеры, открывшейся взорам путников, уходил вверх правильным сужающимся конусом. Словно внутренность вулкана, выжженная жадным, давно погасшим огнем, в свое время расплавившим камень, пещера поблескивала стеклянными совершенно гладкими стенами. Конусообразный купол оканчивался идеально круглой дырой (или жерлом?), сквозь который виднелось очень далекое и довольно светлое небо. Ровно в центре этой дыры сверкала звезда. Та самая, ярко-голубая, с прямым вытянутым лучом. Теперь этот луч врезался в самое нутро пещеры, словно прожектор, освещая все пространство внутри и теряясь в бездонном провале, находящемся глубоко внизу, за аккуратным черным поребриком из гладких камней.

— Смотрите! — восторженно шепнул Адам. — Сюда, левее!

Моду и Макс нехотя отвели глаза от завораживающего зрелища звездной мистерии, повернули головы.

Совсем рядом, на высоте вытянутой над головой руки, уходила под свод пещеры ровная светлая плита из гладко отесанного камня. Как гигантская школьная доска, прямоугольный монолит повторял наклон купола, ясно выделяясь на фоне темных, словно облитых стеклом стен.

Контрастной, с едва угадываемым кирпичным оттенком, краской на стену были нанесены рисунки. Много. Разных. Присмотревшись, друзья обнаружили, что неизвестный художник (или художники) сгруппировал изображения по темам, которые вкупе представляли собой удивительное повествование о зарождении жизни на Земле.

Моду вытянул руку, с нескрываемым трепетом провел пальцем по ближней темной линии.

— Изображение утоплено, — не веря, выдохнул он. — Рисунок сначала выдолблен, а по желобку нанесена краска.

— Гладкая, словно масляная, — повторил его движение Барт. — Или как лак…

Адам, сосредоточенно разглядывая величественное панно, отошел к дальнему концу плиты.

— Идите сюда, начало тут.

Знакомая картина догонского мироздания, с ромбами, квадратами, кругами. А вот и спуск космического корабля. Очень похожего на летающую тарелку. Неуверенно барражируя на трех ногах, он приземляется на пустынный круглый участок. Следом — серия рисунков о первом контакте с Землей инопланетян. Вот они, не сходя с корабля, длинными острыми инструментами с треугольным утолщением на конце копают глубокую яму. Ни лица, ни фигуры гостей с Сириуса не прорисованы. Видимо, это открытие еще впереди.

Яма выкопана, и из ракеты пришельцев хлещет струя воды, заполняя рукотворное озеро. И вот первый инопланетянин сигает прямо с корабля в водную чашу. Он очень похож на дельфина. В прыжке не разобрать, есть ли у него ноги, или это хвост, но огромная голова с длинным ртом — явно дельфинья. Хотя, возможно, это просто шлем.

На следующей картинке в воде резвятся уже множество пришельцев. И, наконец, один из них рискует подойти к самой кромке воды. Он ставит ногу на землю… Все-таки ногу! Остальные, застыв, наблюдают за смельчаком.

На последнем рисунке группа дельфиноподобных инопланетян рассеяна вокруг космического корабля. Началось освоение Земли.

Друзья рассматривали чудесное панно совершенно молча, даже не переглядываясь. Каждый понимал, что повстречался с чудом. Более важным, чем все предыдущие находки, более значительным, чем все, что они знали о догонах прежде.

Вокруг удивительных рисунков, заполняя все оставшееся пространство светлой плиты, красовались изображения Сириуса, или, как называют его догоны, Сиги толо. Очень большие и совсем маленькие, средние, с косинкой, с кривинкой, явно начертанные в разное время и разными людьми. Людьми?

Почему так много? Или… Возможно, каждый, попавший сюда, должен был оставить свое представление об этой великой звезде? Как знак поклонения и преданности? Или это часть неведомого обряда?

Ответ не заставил себя долго ждать.

В центре плиты вдруг появилось светлое пляшущее пятнышко. Так отсвечивает от зеркала солнечный лучик. Так в темной комнате можно поймать отсверк света фар проезжающей машины. Так в полной темноте вспыхивает неожиданный фонарик.

Но здесь?

Яркое пятно редко подрагивало, словно давая ученым всласть насладиться собственной исключительностью.

Здесь, в пещере, в полной изолированности от источников света мерцающая, не гаснущая вспышка воспринималась истинным чудом.

Барт почувствовал, как по спине суетливо заползали ощутимые мурашки суеверного ужаса. Он повернулся к Моду. Глаза малийца, огромные, испуганные, не говорили — вопили — о невозможном напряжении, в котором тот находился.

Адам, стоящий сзади, крепко ухватил Барта за локоть.

Чтобы отогнать наваждение, Макс резко отвернул голову от плиты, опустил глаза вниз. Темный провал, который еще несколько минут назад воспринимался глухой бездной, уходящей в самое чрево Земли, теперь отчетливо мерцал серебристым призрачным светом, сквозь который, как через мутное расплывчатое стекло, угадывалось мощное и планомерное движение какого-то гигантского грозного существа.

Барт инстинктивно отшатнулся назад, стукнувшись о спину Моду. Малиец, вздрогнув, обернулся.

— Это невозможно! — гортанно вырвалось у него.

Адам сдавленно охнул.

* * *

Ольга зажала рот ладонью, перекрывая рвущийся из горла крик ужаса, обернулась к священнику. Отец Павел стоял вполоборота, лицом к разгорающемуся костру. Что-то в его позе, недвижной и отрешенной, заставило ее тихонько, превозмогая донимающую боль в боку, подойти и встать рядом.

Вперив в самую сердцевину огненного цветка немигающий пронзительный взгляд, батюшка, казалось, не замечал ничего вокруг. Лицо его было светло и строго, губы неустанно шевелились, произнося лишь ему ведомые слова.

Молится? — подумала Ольга. И тут же все поняла.

— Господи, — прошептала она, глядя на близкий костер горячими сухими глазами. — Господи, помоги!

Она не осознавала, что говорит, слова срывались с губ сами, быстрые, жаркие, просящие. Она не умела молиться и никогда раньше этого не делала, но все то, что произносил сейчас ее язык, было именно молитвой. Неумелой, отрывистой, но единственно возможной здесь и сейчас. Слова произносил язык, но диктовало их сердце. Девушка жгла костер взглядом, еще более горячим, чем огонь, пылающий в нем, вкладывая в молитву все силы, всю страсть и всю энергию своей души и своего тела.

Их взгляды, девушки и священника, скрещивались ровно над серединой костра, образуя острый невидимый угол именно там, где языки пламени были особенно высоки. И вдруг верхний, самый длинный и жадный лепесток огня неожиданно завернулся, как случается, когда цветок начинает вянуть, и опал вниз. Тут же взметнулись вверх, занимая его место, прочие, окружающие его оранжевые сполохи, но, не добравшись до прежней высоты, медленно стекли вниз, свернувшись в буро-красные горячие пружины.