Святослав. Хазария - Юлия Гнатюк

Приспела пора волхвам о Руси всей, о Роде славянском помыслить, как дальше быть, тем паче что земли донские и приволжские теперь в состав Руси единой вошли. Потому и кликнул Великий Могун волхвов на Великий Сход в Киеве-граде.

Несколько дней сбирались в Киеве волхвы. Кто-то из них давно уже в стольном граде не был, а кто-то и вовсе впервые в нём оказался. Одни волхвы дивились великому граду с его многими улицами да переулками, шумному Торжищу и пристани многоликой, на разных языках говорящей, постоянному движению конных, пеших и возов разных. Другие же сразу стремились попасть на Капище и суетой городскою себя не обременять.

Когда сошлись-съехались они со всех концов и земель Руси, прежде всего отправились с Верховным Кудесником на Перунову гору, принесли жертвы богам и сотворили молитвы. Затем Великий Могун стал перед собравшимися и обратился к ним с речью:

– Знаю, братья, что все вы в душе перед Богом чисты и деяния ваши пред Световидом есть благо. Но должны мы нынче обсудить, как достигнуть единства между всеми кудесниками в сей непростой час, когда греки и германцы идут супротив нашей веры истинной и обращают православных славян в христианство. И ежели сему не противиться, то будет у нас не отцовская Киевщина, Новгородчина или Ростов, а Визанщина и Рим станут править на земле нашей! Будут чужеродные жрецы творить, что им вздумается, а нас, кудесников, уничтожать! Отчего, думаете, нынче отроки пропитые молитву утреннюю сорвать хотели? Потому как византийские пастыри, узнав про наш Сход, наняли бражников за пенязи и велели им напасть на волхвов. Не ведают, глупцы, что волхвам сила божеская дана, и отроки те наземь были повергнуты, и некоторые умерли, а остальные поднимали руки, прося пощады.

Но не успокоятся на сём греки. И я так реку вам, что Визанщина, которая на Русь налезает, красна лишь на первый взгляд, да гнилая во чреве. Будь то благом для Руси – я бы первый веру сию признал. Но не благо то, а несчастье великое!

На Визанщине богатому легко жить. Да жизнь лёгкая ведёт к распущению нравов, а распущение нравов – к измельчению веры. Визанцы сами о своей вере много спорят, да мало веруют. И даже лучшие люди там легко могут быть куплены и легко проданы. Многие готовы отдать за златых и серебряных овнов и слово своё, и честь. И время от времени народ узнаёт, что их воеводы и тиуны – воры. И правды там не доищешься. Сам Василевс, рекут, у богатых купцов в руках.

Сможет ли такая держава долго быть? Измельчится она, приуменьшится, а то, гляди, и вовсе падёт во прах. Того ли хотим мы Руси?

Отвечали кудесники:

– Не хотим, отче!

– И князь наш Визанщины у себя дома не хочет, – сказал Великий Могун. – Оттого мы должны помыслить, как достигнуть единения, чтобы Лад на Руси укрепился. Прежде всего, должно помнить, что Сварог – Дед Божий – есть Пращур всех русов, проявляемый в Великом Триглаве, как Перун и Световид, или Даждьбог, или Велес, и все прочие образы суть проявления лика Сварожьего. Потому надобно себя блюсти, о чистоте души и телес заботиться, чтоб не оскорблять в себе лика божьего.

Кудесники кивали, одобряя речь Могуна, и соглашались с его словами.

– Тяжкий час пришёл для веры нашей. И чтоб она жила и крепла, должны мы быть рассудительными и сдержанными, ибо поспешностью и гневом вместо блага можно посеять зло.

С этими словами кудесники тоже были согласны.

– Все мы знаем, что князь наш Святослав Хоробрый присоединил к Киевской Руси многие земли, в том числе и те, на которых славяне издавна живут, но долгое время пребывали под Хазарщиной да Булангарщиной. И все мы знаем, что у каждого из славянских племён есть свои божества и обычаи. Радимичи, к примеру, по-другому богу молятся, они – дыромоляи, в дыру земную шепчутся. По-иному живут и русколаны, и вятичи. Повсюду кудесники – сила, но они же и раздор вносят, и противление, каждый по-своему учит. Поскольку мы все славяне есть, надобно находить общий язык и общие поконы. И богам требы править так, как правили наши Пращуры, со всяческим тщанием и бережением всех тех слов, что они рекли.

И ещё надобно возобновить обычай брить сына в семь лет и вдевать ему в левое ухо серьгу русскую, через которую он к Отцовщине приобщается. Ведомо мне, что многие обычай сей не блюдут, матери боятся причинить детям боль. Но кто без боли и трудности что-либо получает, тот не будет крепко за него и держаться. Как мать воспроизводит на свет детей через боль и оттого пуще любит их, так и сын должен через испытание приобщиться к земле своих предков, стать её воином и защитником.

И последнее реку вам, – сказал Великий Могун. – Пребудем здесь три дня, и я буду честь вам Пращурскую Книгу Вед, какую лишь Могуны из рода в род читают.

И пели кудесники славу всем богам киевским, и три дня пребывали в молении, и слушали Великомогунскую Книгу. А потом ещё день рядились кудесники, как дальше справлять им требы да праздники и моления проводить. Некоторые соглашались, что единообразно всё делаться должно на Руси, будь то в Киеве, Новгороде, в землях Вятских или на Волыни. Другие же рекли, что должно оставаться как было, у каждого своё, только согласие меж кудесниками должно быть в делах, особенно коли веры касаемо или дел государственных.

– Негоже нам по лесам да на заимках отсиживаться, коли вои наши хоробрые за Русь-матушку со славою и именем Перуна на устах животы свои кладут, – говорил Могун, – помочь надобно тем землям, что освобождены от хазар, укрепить там веру пращурскую. Мы от Киева-града да от весей, что в округе его, пять опытных волхвов посылаем, пусть и с других земель тоже отправятся волхвы и кудесники в земли освобождённые, а нет, то вместо нас византийские попины пожалуют.

Тем временем византийский священник Алексис с охоронцем Софронием сновали по городу, будто мыши, стараясь не попадаться кудесникам на глаза. Они о чём-то переговаривались с купцами греческими, варягами либо с купцами-киянами, что были их прихожанами. Заходили пошептаться и с хазарскими купцами, хоть тех после разгрома Хазарии и не так много осталось в Киеве.

Гораздо-Гарольд ехал с верными дружинниками по улицам родного града, и сложные мысли ворочались в его голове. Чуткий конь, прядая ушами, шёл неспешным шагом, будто прислушивался к думам хозяина. Добрые вести приходят с Дона, славно бьёт князь врагов Киева, да вот незадача: чем лучше дела там, тем сильнее сопротивляются невидимые силы здесь, в Киеве, тем больше хлопот у него, начальника городской Сторожевой дружины. Тайный киевский тиун, которого оставил вместо себя старый темник Издеба, всякий раз сообщает о новых кознях. Думая о своём, Гарольд тем не менее зорко замечал всё, что происходит на родных киевских улицах. Вон у торговой лавки собралось несколько любителей греческого вина, лики их знакомы.

– Что, опять бражничать собрались? – строго сдвинул брови Гарольд, приостановив коня. – Мало два дня тому у Капища получили? В другой раз со мной дело иметь будете, а не с сердобольными волхвами, уж я-то вам, вражеским прихвостням, головы-то поснимаю!

Ворча в ответ, что они никакие не вражьи прихвостни, а на Капище вообще не были, бражники нехотя разошлись. Едва Гарольд с дружинниками двинулся далее, как из греческой лавки выскользнул поп Алексис со своим охоронцем – и это не укрылось от внимания главного стражника. «Как хорошо, что раскрестился я, и теперь с этим византийским лисом ничего общего не имею, – подумал Гарольд. – Ведь смотри, как они меня тогда с матерью княгиней охмурили. Теперь-то я и сам вижу, и Тайный тиун постоянно доносит, что Алексис первый враг князя». Гарольд вспомнил, как два дня тому назад именно Тайный тиун сообщил, что купцы византийские спаивают бражников, сулят им пенязи и много вина, чтобы те пошли бить собирающихся на вечернюю молитву приезжих волхвов. Он тогда поехал к Могуну и пообещал прислать дружинников, но Верховный Кудесник отказался от помощи.