Пушкин и финансы - Коллектив авторов

считаться. По Кистеневу, в части А. С., он оставался управляющим. Конечно, этим он обязан был Александру Сергеевичу и дочери. Калашников перешел на второе положение, но пребывал в Болдине милостью Александра Сергеевича. Любопытно его жалостное письмо от 9 января 1834 г.: «Я к батюшке писал и просил Его Милости себе со старухой неоставить которая на смертном одре и боли ни о чем; еще уведомил сколько какова хлеба здал на лицо ровно и денег; вся надежда на вашу милость». В этом письме Калашников счел возможным просить протекции для одного из двух болдинских попов и даже приложил его письмо. После стереотипной официальной подписи (ваш милостивого государя всенижайше раб навсегда пребуду.) следует характерная приписка, отдающая намеком на интимность: «Старуха моя желает всех благ от вышнего вам со слезами и кланеетса все вместе»[882].

Осенью 1833 г. помещичьи интересы привлекали внимание Пушкина. Враг раздробления крупных имений, Пушкин мечтал о воссоединении частей Болдина, поделенного между С. Л. и В. Л. Пушкиными, о приобретении находившейся в опеке после смерти дяди Василия Львовича его половины. 6 ноября 1833 г. А. С. писал жене из Болдина: «Здесь я было вздумал взять наследство Василия Львовича, но опека так ограбила его, что нельзя и подумать»[883].

По возвращении в Петербург Пушкин повидался с отцом, и тот был очень рад предложению сына взять Болдино. А в первой половине декабря 1833 г. Пушкин сообщил Нащокину: «Наследники дяди делают мне дурацкие предложения – я отказался от наследства. Не знаю, войдут ли в новые переговоры». И через год Пушкин вел переговоры, но неудачно. В конце концов, в 1835 г. часть Василия Львовича была продана с аукциона полковнику С. В. Зыбину за 220 000 руб.

Обращаясь в июле 1835 г. к царю за субсидией, Пушкин в письме к Бенкендорфу не без горечи упоминал, что наследственное имение ушло из его рук. «Я должен был взять управление делами моей семьи, это обстоятельство запутало меня так сильно, что я вынужден отказаться от наследства»?[884], XXXIII

IX

В 1834 г. Пушкину пришлось стать еще ближе к помещичьим делам. «Обстоятельства мои, – сообщал Пушкин Нащокину в начале марта 1834 г., – затруднились еще вот по какому случаю: на днях отец мой посылает за мною. Прихожу– нахожу его в слезах, мать в постеле, весь дом в ужасном беспокойстве. – Что такое? – Имение описывают. – Надо скорее заплатить долг. – Уж долг заплачен. Вот и письмо управителя. – О чем же горе? – Жить нечем до октября. – Поезжайте в деревню. – Не с чем. – Что делать? Надо взять имение в руки, а отцу назначить содержание. Новые долги, новые хлопоты. А надобно: я желал бы и успокоить старость отца, и устроить дела брата Льва» [885].

Обстоятельства сложились так, что Пушкину пришлось взять за себя нижегородское имение и управлять им. Рассуждал он здраво: «Если не взяться за имение, то оно пропадет же даром; Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, и придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь и наплачусь, а им и горя мало! Меня же будут цыганить. Ох, семья, семья!»[886] И вот, в результате вышло так, что Пушкин должен был работать на своего братца, откровенного лентяя и бесстыдного мота, и на чету Павлищевых – Ольгу Сергеевну и ее супруга Николая Ивановича, хладнокровного и убежденного вымогателя. Это ли еще не горькая обида жизни! Несомненно, на решение Пушкина влияло страстное желание сохранить Болдино в роде Пушкиных, а потом Пушкин мечтал, что он разделается же когда-нибудь со двором, со светом, с городом, уедет в Болдино и заживет барином. Жена Наталья Николаевна была против того, чтобы муж брал Болдино, и Пушкину не раз впоследствии пришлось вспоминать о ее словах. 13 апреля 1834 г. Пушкин отправил Пеньковскому письмо, являющееся первым по времени памятником его управления Болдиным. «Батюшке угодно было поручить в полное мое распоряжение управление имения его. Посему утверждая доверенность, им данную вам[887], извещаю вас, чтобы отныне относились вы прямо ко мне по всем делам, касающимся Болдина. Немедленно пришлите мне счет денег, доставленных вами батюшке со времени вступления вашего в управление, также и вами взятых в займы и на уплату долга, а засим и сколько в остатке непроданного хлеба, несобранного оброка и (если случится) недоимок – приступить вам также и к подворной описи Болдина, дабы оная к сентябрю месяцу была готова» [888].

Первое время Пушкин не верил Пеньковскому и имел намерение пригласить нового управляющего. А. Н. Вульф посоветовал ему взять немца – агронома К. Рейхмана, управлявшего тверским имением П. А. Осиповой Малинниками. П. А. Осипова, узнав о намерении Пушкина, пришла в необыкновенное волнение. В ее глазах Рейхман был никуда не годный агроном-теоретик. «Поверьте мне и моей малой опытности, что лучше иметь управителем человека, умеющего, дав известный доход вам, сохранить и себе малую толику, чем честного дурака, который, ничего не зная, расстроит все ваше хозяйство и не приобретет ничего»[889],– писала 17 июня из Тригорского ОсиповаXXXIV. Пушкин отвечал ей 29 июня. «Касательно Рейхмана отвечу вам откровенно. Я знаю его за честного человека, а в данную минуту мне только это и нужно. Я не могу иметь доверие ни к Михайле, ни к Пеньковскому, так как знаю первого и вовсе не знаю второго. Не имея намерения поселиться в Болдине, не могу и думать об устройстве имения, дошедшего, между нами будь сказано, до совершенного разорения; я хочу только, чтобы меня не обкрадывали, и хочу проценты исправно вносить в ломбард. Улучшения придут впоследствии. Но будьте спокойны: Рейхман пишет мне, что крестьяне находятся в такой нищете, а дела идут так худо, что он не мог взять на себя управление Болдиным, и в эту минуту он в Малинниках. Не можете себе представить, до какой степени тяготит меня управление этим имением. Нет сомнения, что Болдино стоит того, чтобы его спасти, хотя бы для Ольги и для Льва, которым грозит в будущем нищета, или по меньшей мере бедность. Но я не богат, у меня самого семья, которая от меня зависит и без меня впадет в нищету. Я принял имение, которое принесет мне одни заботы и неприятности. Родители мои не знают, что они на волос от полного разорения»[890] А сообщая жене, что новый управитель Рейхман отказался от управления и уехал, Пушкин прибавлял: «Думаю последовать его примеру. Он умный человек, а Болдино можно еще коверкать лет пять»[891]. Много крови попортило